«В Крыму в зоне риска как проукраинские люди, так и пророссийские» (текст и аудио)
Getting your Trinity Audio player ready...
|
Герой программы — Геннадий Афанасьев, бывший политзаключенный. Родился в Симферополе в 1990 году. В 2012 году закончил Таврический национальный университет по специальности «правоведение». Работал профессиональным фотографом. В 2014 году вместе с Олегом Сенцовым, Александром Кольченко и Алексеем Чирнием был обвинен ФСБ России в подготовке терактов, а также в создании и участии в террористической организации.
Подписывайтесь на наши новости в Facebook и Вконтакте
В августе 2015 года на суде отказался от показаний, заявив, что они были даны под пытками. Был приговорен к семи годам лишении свободы. В течение следующих полутора лет находился в Лефортово, затем отбывал наказание в республике Коми. Был освобожден в ходе обмена в июне 2016 года. В настоящее время — советник министра иностранных дел Украины по освобождению политзаключенных.
Ниже вы можете послушать беседу в аудиоверсии, прочесть сокращенную текстовую версию. Вы также можете скачать файл в формате mp3, чтобы прослушать его позже в удобное для вас время.
Программа «Диктофон» — программа об интересных людях из Крыма, которые чем-то увлечены и которые готовы поделиться опытом с миром. Все выпуски программы слушайте на сайте dictaphone.org.ua в разделе «Подкасты», на SoundCloud, MixCloud, PodFM, в Facebook и ВКонтакте. Вы также можете получать программу по почте, если оставите свой электронный адрес в специальной форме. А также на YouTube.
По чему из довоенного ты больше всего скучаешь?
Я скучаю просто по мирной жизни, по дому. Когда я был в тюрьме, то просто мечтал, что когда вернусь, просто зайду домой, в свою комнату, на свой родной диван, чтобы ощутить тот уют, тот комфорт, тот быт. Так что просто по дому скучаю.
А когда ты лично понял, что мир изменился и для тебя все уже не будет прежним?
Наверное, еще 27 февраля 2014 года, когда центр Симферополя был полностью перекрыт, у нас были российские военные на улицах. Когда я начал создавать какие-то организации, акции протеста. Тогда я уже понял, что если русские пришли, они не уйдут.
Украинские политзаключенные в цифрах?
Есть у нас две категории цифр. Есть цифры, которые подтверждает Министерство иностранных дел Украины и есть цифры от гражданских организаций. Если мы будем отталкиваться от гражданских организаций, то с последними арестами это 42 человека.
По твоим ощущениям, кто сегодня в Крыму находится в зоне риска?
В Крыму в зоне риска находятся как проукраински настроенные люди, так и пророссийски настроенные люди. Во второй категории очень легко могут попасть в тюрьму люди, которые не пошли на какой-то контакт с местными органами власти, и другие из конкуренции или по соображениям личной наживы написали на них донос в ФСБ. Также большая опасность существует для крымских татар, который пытаются представить для мировой общественности как преступников и террористов. В опасности и журналисты, которые остаются там и продолжают работать. Потому что задержание и Сущенко, и Семены – это все делается только ради того, чтобы показать миру и собственным гражданам, что все украинские журналисты являются шпионами, поэтому мы имеем право закрывать каналы. Все истории с политзаключенными – они как шахматная игра. И в этой игре Путин идет в наступление.
Очень часто слышны речи о том, что Украина или официальный Киев мало что делает в отношении помощи политзаключенным. А какой вообще инструментарий доступен нашей стране в этом вопросе?
Инструментарий в принципе достаточно велик. Начиная хотя бы с нот протеста. Вот задержали наших людей — трех крымчан — обвинили в подготовке диверсий. И мы сразу увидели от СБУ, и от МИД, и от народных депутатов опровержения, ноты протеста, что эти люди не имеют никакого отношения к тому, в чем их обвиняют. И это сразу высветило всю абсурдность их задержания.
Второе — это сбор информации и представление ее на международных встречах, таких как форумы ОБСЕ, ПАСЕ, ООН и так далее, где по факту правонарушения поднимаются вопросы. Это меняет личное мнение людей, которые там присутствуют. Они просто начинают понимать угрозу, которая исходит от России.
Если мы берем нашу карту правонарушений по Крыму, то там на данный момент более 269 кейсов. Они все абсолютно разные и правонарушения есть как по крымским татарам, так и по украинцам и даже россиянам, которых туда массово завозят. В Крыму идет замещение национальной украинской и крымскотатарской идентичности. С детских садиков детям уже начинают говорить, что они не украинцы, а русские. Буквально идет колонизация.
А российская репрессивная машина изнутри — она какая?
В принципе, все люди, которые работают в органах федеральной службы исполнения наказания и прокуратуры, абсолютно верят в то, чем они занимаются. Они готовы идти дальше, они верят в великую Россию, но еще больше они верят в свои зарплаты и горячие места. И никто из них просто не готов лишиться хоть какого-то дохода и что-то начать менять. Их мнимый комфорт заставляет их служить стране — тем более, что всем сотрудникам органов запрещен выезд за границу. Я думаю, это сделано не для того, чтобы их там не завербовали, а для того, чтобы они не увидели, как живут за границей. Чтобы они до конца оствалаись зомбированно преданными своей родине. И вся общероссийская позиция вдобавок заканчивается моментально на украинском вопросе.
Если ты внезапно попал в жернова этой самой репрессивной системы, если против тебя возбудили уголовное дело по какому-нибудь политическому вопросу, есть ли у тебя какие-то шансы?
Шансы есть у всех. Наша борьба заключается в том, чтобы распространить информацию среди населения, среди правозащитных организаций, среди правительственных структур, на международной арене, чтобы люди начинали поддерживать этих людей. Например, когда шло дело Надежды Савченко, практически все депутаты парламента Чехии объявляли символическую голодовку. И в результате Савченко отпустили, как отпустили и нас. Если мы будем усиливать санкции, усиливать это давление, то мы сможем наших людей вернуть.
А как вообще не сойти с ума в ситуации российской тюрьмы?
Мы были практически одними из первых современных украинских политзаключенных – наруду с Клыхом и Карпюхом. И мы не знали, что наше государство в принципе в силах бороться за кого-то из граждан страны.
Естественно там серьезные пытки. Самое тяжелое время — это ночь, когда не дают спать, когда ты рассуждаешь: жить тебе или не жить, повеситься тебе и если да, то на чем. И эти планы ты просчитываешь в голове из ночи в ночь или просишь просто у Бога, чтобы ты умер, и не умираешь. И продолжаешь жить, сердце не останавливается. И тут важный момент – решить, кто ты есть и что для тебя есть твоя жизнь. Когда ты весь комфорт выбрасываешь, когда выбрасываешь эгоизм, думаешь о других людях, тогда ты понимаешь, что делаешь какое-то большое дело. И не для себя даже, а в целом для страны. Что от твоего поступка может что-то зависеть. И ты понимаешь, что ты являешься гражданином в полном смысле этого слова. Не просто обитателем этой территории, а гражданином, частью большой великой системы, от которой функционирует общество.
Вот недавно вернулся с форума, где были украинские диссиденты советские, все узники той же России, Советского Союза. 150 человек с совершенно другим выражением глаз, совершенно другими манерами, повадками, которые отличаем только мы. Вот 150 человек, им по 80 лет, мне 25. И мы видим друг друга и понимаем: все, больше никто нас не понимает. Я помню, как в тюрьме прочитал стих Стуса «Як добре те, що смерті не боюсь я». Я только тогда понял, о чем он пишет.
Так или иначе, в нашей стране есть люди, которые живут в реальном 2016 году, а есть люди, которые пытаются продолжать жить там же – в украинском 2013-м, довоенном, мирном, спокойном, в котором нет всех тех вызовов. Когда ты сталкиваешься с такими людьми, что ты пытаешься объяснить, какие слова ты для них находишь?
Это нормально, в принципе, что люди хотят жить в комфорте. Люди, которые жили в Донецке возле аэропорта и смотрели на Славянск и думали: «тю, там война, но до нас это никогда не доберется». А через неделю танки заезжают в город, а через полгода и города уже нету. Я ведь точно так же смотрел на Грузию, когда там велась война против грузин. Я тоже смотрел телевизор и думал: ну Грузия, ну война там, а что мне с того? Пока это в мою жизнь не пришло — я сам этого не понял. Вот при помощи каких-то таких примеров я стараюсь им объяснить.
И я не прошу от них чрезмерного – не прошу хватать оружие и ехать на фронт или отдавать все свои заработанные деньги. Я просто прошу начать с малого: взять листочек и ручку и написать письмо в тюрьму или сделать это в интернете. И я в этом вижу не только помощь политзаключенным, я вижу как эти люди хоть и в малом, но уже выйдут из зоны комфорта. И я верю, что если они напишут это письмо, они это сделают не для заключенных, они это сделают для себя. Они почувствуют, что они делают хорошее дело. Хорошее дело ради человека. Словно милостыню дают. И если это им понравится, они будут делать больше.
Потому что права человека главнее всего. И крах стран начинается в тот момент, когда начинают нарушаться права человека. И осознание этого нам необходимо.
**
Цей матеріал було створено в рамках проекту Інституту висвітлення війни та миру за фінансової підтримки МЗС Королівства Норвегія.