«В Крыму нам бы не дали реализовать себя даже в качестве художников» (аудио и текст)

Наш гость сегодня — Галина Джикаева, театральный режиссер, актриса, журналист. Родилась в городе Кривой Рог. В 1981 году вместе с семьей переехала в Симферополь.

В 1993 году – вместе с единомышленниками создает независимый «Театр на Москольце». Одновременно работает журналистом на крымском радио и телевидении. В 2005 году театр был закрыт крымскими властями за поддержку «Оранжевой революции».

Подписывайтесь на наши новости в Facebook и Вконтакте

В 2008 году Джикаева создает в Симферополе Арт-центр «Карман» и театр-студию «Мы». Театр объединяет вокруг себя неформальную молодежную тусовку Крыма. В феврале-марте 2014 года Галина была одним из координаторов, обеспечивающих работу иностранных СМИ на полуострове. Организовала курсы первой медицинской помощи.

В июле 2014 года ФСБ вызывает Джикаеву на беседы. Вопросы касались группы Олега Сенцова и проукраинских митингов на полуострове. В том же месяце с помощью правозащитников Джикаева выезжает из Крыма в Киев.

В декабре 2015 года ее команда создает в столице «ПостПлей театр». Ставит пять спектаклей в числе которых «Ополченцы» и «Медея». Одновременно работает на крымскотатарском телеканале АТР.

Ниже вы можете послушать беседу в аудиоверсии, прочесть сокращенную текстовую версию. Вы также можете скачать файл в формате mp3, чтобы прослушать его позже в удобное для вас время.

Программа «Диктофон» — программа об интересных людях из Крыма, которые чем-то увлечены и которые готовы поделиться опытом с миром. Все выпуски программы слушайте на сайте dictaphone.org.ua, на SoundCloud, MixCloud, PodFM, в Facebook и ВКонтакте. Вы также можете получать программу по почте. А также смотреть слайдшоу на YouTube.

Если бы после событий февраля-марта 2014 года вас лично не вызывали на допросы в Симферополе и не делали все эти пространные намеки, вы бы остались в Крыму?

Я боюсь, что мне нечего было бы там делать. Рано или поздно я все равно бы уехала. Эти допросы стали всего лишь катализатором процесса.

Почему? Искусство не свободно от реальности?

Нам бы не дали реализовать себя даже в качестве художников. И мы бы сами не смогли подстроиться под какое-то унифицированное отношение к творческому процессу.

А искусство может быть чистой эстетикой, когда ты живешь, например, в авторитарном обществе, ставишь Шекспира и вся социальная реальность начинается где-то за окнами твоего театра, а внутри что-то иное происходит?

Может, но не должно. Потому что театр, как бы кто не говорил, что это чистое искусство, только тогда будет жить, когда он сегодняшний, актуальный. Только тогда он попадет в ритм биения сердца зрителя.

А в чем тогда задача театра в те моменты, когда все ломается через колено?

Я думаю, что формулировать вопрос. Вопрос, который будет беспокоить человека, будет вырывать его из комфортного состояния и заставлять рефлексировать.

Аннексия полуострова ведь и вас вырвала из этой сравнительно комфортной среды существования и бросила в Киев. Как вы обживались в этой новой среде?

Это было потрясающе. Это все радикально отличалось от того, чем я занималась в Крыму. Я никогда не имела отношения к документальному театру — к современному театру европейского образца. Хотя здесь, в Киеве, уже с 2011 года разрабатывалась форма документального театра. И я, попав сюда, познакомилась с ребятами из нового молодого поколения театральной режиссуры и драматургии.

Это безумно интересно, это совершенно другая природа чувствования актера на сцене, другой метод собеседования со зрительным залом, другая энергия. В первой постановке это был чисто документальный театр, где я исследовала, как это работает со зрителем, как это можно делать.

Ваш киевский театральный проект – о чем он? Если бы вы писали статью для словаря, в котором есть ограниченное число знаков, то чтобы вы бы там написали?

Это площадка для неформальных негосударственных творческих проектов.

Есть ощущение, что 2014 год стал во многом периодом такой тотальной ломки для страны и того способа существования, который царил в Украине, начиная с 1991 года. Это сказалось на украинской культуре?

Генеральная линия не изменилась абсолютно. Она как была совковая, так и осталась, к сожалению. Я не понимаю, в чем причина этой умиротворенности, успокоенности. Мне кажется, что как раз культура — это та основная база, которая формирует личность гражданина. Конечно, важно заниматься медициной, экономикой. Но мы ничего не сделаем, если мы с младых ногтей не будем приучать людей чувствовать глубоко, думать широко, а это может сделать изначально только культура, театр, музыка.

В Украине основная битва за искусство идет между «старыми» и теми, кто пытается привить стране новое понимание культуры, роли и места искусства в обществе. А какая дилемма сегодня стоит перед теми деятелями культуры, кто остался в Крыму?

Это уж смотря как они мыслят. Если они пророссийские деятели культуры, то их все устраивает, они ходят под знаменами, надевают пионерские галстуки и, в принципе, очень комфортно себя чувствуют, потому что искать ничего не нужно, уже все стандарты и все шаблоны есть, они в этом прекрасно существуют и зарабатывают хорошие деньги. А какие-то другие подходы творческие – их просто нет. Потому что там тотально все глушится. Это как в сумасшедшем доме комната, которая поглощает все звуки, и ты можешь биться головой сколько угодно об эти резиновые стены и тебя никто не услышит. В Крыму остались ребята из нашего театра, они пытались что-то сделать и из этого ничего не вышло.

При этом в самой Российской Федерации есть примеры тех театров, в первую очередь столичных, которыми руководят мэтры и которым позволена определенная свобода действия. А почему же в этом смысле крымская реальность столь отличается от реальности Российской Федерации?

Ну она всегда отличалась от реальности Российской Федерации и Украины. Крым всегда был заповедником «совка», где все было законсервировано, там всегда сидела «старая гвардия». И она продолжает существовать до сих пор. Единственным исключением был режиссер севастопольского театра имени Луначарского Владимир Владимирович Магар, который пытался на большой сцене делать что-то новое, искать. А сейчас и этого уже нет.

Энергия культурного сопротивления в столице Российской Федерации всегда была. И в 70-е, 80-е они говорили эзоповым языком, это был совершенно потрясающий театр. Потом, когда в 90-е разрушилась система, полезла чернуха. А следом были российские «вегетарианские» годы, когда можно было хулиганить на сцене и был просто театральный расцвет. То, что мы наблюдаем сейчас – это, в принципе, остатки того расцвета, который был в «нулевые». И пусть даже сегодня тот же Кирилл Серебрянников или Богомолов говорят «я не уеду», но, в конце концов, их могут довести до такого состояния. Они и сегодня все больше ставят спектакли за границей.

И то, что сегодня происходит в культурной жизни Крыма, будет происходить в культурной жизни Российской Федерации?

Да. Вот Крым просто более радикально все эти процессы проходит, потом все это будет распространяться по Российской Федерации.

То есть, по сути, реальность, которая стоит перед молодым амбициозным крымчанином, проста: либо ты уходишь под радары и при этом равен только самому себе, либо ты уезжаешь?

Либо уезжаешь, да.

А он найдет себя – молодой амбициозный крымчанин – в Киеве?

Знаешь, такая интересная штука получается. Может и не нужно заботиться об амбициях, может нужно просто работать? И оно само тогда придет. Так всегда бывает: если ты что-то делаешь, от чего испытываешь кайф, то, несмотря на кучу трудностей и лишений, в конце концов, ты все равно придешь к результату. Но только для этого нужно прилагать усилия. Нужно возжелать борьбы.

Российская театральная реальность на протяжении многих десятилетий – это очень часто пространство культурного сопротивления государственной вертикали. Такие островки свободомыслия, куда можно прийти после работы, посмотреть режиссерское прочтение какого-то материала и уйти с новыми вопросами. А Украина это страна, в которой никогда своего государственного «Левиафана» не было. А какой вам хотелось бы видеть роль украинских театров?

Я бы хотела видеть украинский театр как лабораторию. Лабораторию по поиску новых молодых имен, нового слова в драматургии, нового актерского проживания, новой искренности в театре. И наш последний спектакль «Медея» в основном об этом: в какой интонации должен разговаривать театр во время войны.

В какой?

В простой. В очень простой и честной, где нет вообще искусственности. Как, например, проект Розы Саркисян «Мій дід копав. Мій батько копав. А я не буду». Это очень шумный, мощный энергетически, поглощающий тебя спектакль. Но это очень честно про сегодняшний день. Наша «Медея» очень тихая, но это тоже про сегодня. Про войну, которую мы ведем сами с собой.

Допустим, завтра российские войска покидают Крым. Ваш театр приезжает в Симферополь и ставит там спектакль. Вам бы удалось говорить с крымской публикой сейчас на одном языке?

Не знаю. Сначала нужно понять, что происходит с публикой. Но я думаю, что большая часть нашего зрителя уехала, хотя кто-то и остался. За двадцать лет работы нашего театра в Крыму мы сформировали свой зрительский пул и, боюсь, после возвращения нам снова придется долго и тяжело работать над тем, чтобы зритель снова начал осознанно воспринимать искусство. Это будет сложно, по-любому сложно.

**

Цей матеріал було створено в рамках проекту Інституту висвітлення війни та миру за фінансової підтримки МЗС Королівства Норвегія.