Getting your Trinity Audio player ready...

Автор этой серии материалов — Евгений Лешан, крымчанин, журналист украинского портала «Обозреватель», бывший депутат Верховной Рады Украины от Компартии в 1998-2002 году. Выпускник факультета журналистики Таврического экологического института. Впервые материал был опубликован на сайте Нигилист.

Читать предыдущую часть

Дорога на восток

«Семьдесят двойка» после летних боев зализывала раны на военном аэродроме в Мелитополе. Мы ехали туда отдельным поездом. Стартовали от станции «Старычи».

Местный мобилизованный Кравец — молодой хлопец с белесым чубом и худым испитым лицом — хорошо принял на грудь из бутылки, которую по его настоятельному требованию передала перед отъездом мать. Когда поезд тронулся, Кравец лез из окна вагона, махая матери, которая бежала за ним по перрону. Когда перрон кончился, она с воплем упала на колени, как будто на Кравца уже пришла похоронка. Кравец некоторое время пьяно сокрушался по маме, а потом принялся ей звонить, предъявляя какие-то идиотские претензии. Смотреть на это было мерзко.

Со мной в купе оказался интеллигентный парень с круглым, напрочь отбитым чьими-то крепкими кулаками лицом. По его словам, накануне отъезда в их кубрике зашла речь о политике и войне. Он попытался сказать, что в этой войне на Украину ему насрать как на государство, а воюет он за простых людей. Но сказать он успел только первую половину фразы, потом ничего не помнит. До войны он был активистом одного из провинциальных штабов партии «Батькивщина». Я отдал ему свои тактические перчатки — мне они оказались малы.

Ранним утром нас выгрузили на мелитопольском вокзале, запихали в автобусы и через сонный город отвезли на военный аэродром. Я вдохнул воздух родной южной степи, размял в пальцах серебристый стебель полыни и насладился ее горьким ароматом. Крымские степи, которых мне уже не видать в ближайшее время, пахнут почти так же.

В авиационном капонире — пространстве, окруженном с трех сторон высокими, поросшими жесткой травой земляными насыпями — стояло несколько армейских палаток, кунг-кухня, душевые с пластиковыми баками, а также туалеты — выгребные ямы с деревянным настилом и чисто формальной огорожей из вагонки и полиэтилена  в половину человеческого роста.

Мимо прогромыхало никогда не виданное мной гусеничное чудище с маленькой пулеметной башенкой впереди. Из него вылезли несколько военных.

— Что это за машина? — спросил я у одного из них, неразговорчивого чернобородого парня в модно подшитой военной панаме.

— Эмтээлбэ, — нехотя ответил он. — Многоцелевой тягач легко бронированный.

Это был старший лейтенант Саня. На следующий день он стал моим взводным командиром. Меланхоличный, неспешный и немногословный, словно не от мира сего, он прошел весь ад летних боев 72-й бригады под Изварино. Сутулясь, он тащил на себе этот груз — сил на слова и улыбки не оставалось.

Питьевой воды в расположении бригады было в обрез. Привозили какую-то неведомую просроченную, но оттого не менее желанную минералку с красными этикетками — по полуторалитровой бутылке в руки на день. Технической воды тоже было мало, но иногда можно было принять душ и даже постираться. Я мусолил хозяйственным мылом свои носки под жиденькой струйкой, когда седоватый мужик — по виду типичный бригадир из машиноремонтного цеха — смерил меня взглядом и спросил:

— Из Киева… Ученый? А чего не откосил?

— Западло косить, — ответил я, ополаскивая носок.

— Это правильно, — одобряюще кивнул мужик.

Люди с высшим образованием среди мобилизованных, безусловно, были, но абсолютное большинство составляли крестьяне и рабочие из украинской глубинки. Их отношение к мобилизации и войне было разным, но, как правило, сводилось к слову «надо».

Из вновь прибывших сформировали экипажи и отделения. «Шестая рота, наводчик-оператор БМП-2», — сказали мне. Это было дважды странно. Во-первых, в учебке нам объясняли, что почти все БМП-2 сгорели во время летних боев на Донбассе, и в ВСУ остались одни «единички». И вдруг — целая рота «двоек». «Единичка» во второй батальонно-тактической группе была всего одна — в составе гранатометного взвода, и место на ней было уже занято.

А во-вторых, учился-то я на БМП-1. О чем и поспешил доложить начальству. Работа наводчика-оператора — стрелять из пушки в башне БМП. Вот только пушки на «единичке» и «двойке» совершенно разные. Представьте, что вас учили стрелять из ручного гранатомета, а потом поставили пулеметчиком на ДШК.

«Наýчитесь!» — поморщилось начальство. В самом деле, не посылать же меня на переквалификацию назад в Старычи!

Механиком-водителем моей машины оказался славный парень Олег Б. из Яготина, электрик по профессии и химик-умелец по призванию. Это призвание не раз пригодилось ему в АТО. Командира поначалу не было, потом поставили совершенно потерянного парня. Назовем его для разнообразия Данилой. Он был ошарашен назначением и не проявлял никакого желания командовать. Однако его никто не спрашивал — экипажи формировались в спешке, БТГр готовилась выдвинуться в зону АТО.

Наша «бэха», как военные называют БМП, носила следы жестоких боев. Поплавок правого борта был продырявлен осколками. Досталась она нам уже с полным боекомплектом автоматической пушки, а вот пулеметную ленту пришлось снаряжать самостоятельно с помощью «мясорубки» — машинки Ракова.

За время пребывания в Мелитополе я успел дважды побывать в городе — первый раз отпросился встретиться с любимой женщиной, которая приехала из Киева, второй — удрало в самоволку, чтобы встретиться с мамой, которая приехала из Крыма. Шла всего лишь четвертая неделя моего пребывания в армии, но уже очень странно было, выйдя за пределы расположения воинской части, видеть массу людей, которые могут идти куда им вздумается, делать что угодно и одеваться как угодно. Свободных людей.

Эта свобода — как воздух, ее воспринимаешь как должное и не замечаешь, пока не утратишь. Десятки тысяч мобилизованных утратили ее не по своей воле, а тысячи добровольцев — сознательно отказались от этой обыденной свободы, чтобы миллионы людей могли ее сохранить.

Вечером накануне выезда нам выдали оружие. Десант получил «вёсла», как называли полноразмерные АК-74. Командиру достался такой же, только со складным прикладом — АКС. Наводчикам и мехводам вручили АКСУ — автомат, разработанный специально для экипажей бронетехники, но всем знакомый как «ментовской калаш». Коротенький, кургузый, с хреновыми боевыми характеристиками, но зато в сложенном положении очень компактный.

Наконец, поступила команда «По машинам!»

Бэху забили под завязку ватными матрасами, которые нам выдали пару дней назад, чтобы было на чем спать в палатках, рюкзаками-баулами и прочей радостью. Экипажи расположились на броне, и сквозь ветер и пыль колонна бронетехники выдвинулась на восток. Несколько раз останавливались и подолгу стояли в полях. Как-то встали возле баштана. Солдаты быстро сориентировались, и экипажи разжились сентябрьскими арбузами. В другой раз я выбрался в поле, сорвал пучок укропа и приспособил его к правой фаре бэхи. В этот момент позвонила коллега из Киева:

— Женю, уявляєш, а Мустафа Найєм з Сергієм Лєщенком в депутати Верховної Ради балотуються! А ти де?..

— Кому на лаврах, кому на нарах, кому в УНСО, кому в мєнти… — процитировал я в ответ старую песенку. А что тут еще скажешь?

Кто-то, наверное, запустил информацию: семьдесят двойка едет! От села к селу нас встречала молодежь с сине-желтыми флагами. Нам махали, нас приветствовали. Солдаты, сидя на ревущей броне, вглядывались в лица гражданских — ревниво, нстороженно. Солдатам важно знать, как именно их провожают на войну. Что в глазах у этих гражданских, которые смотрят вслед ползущей на восток бронетехнике? Сочувствие? Боль? Надежда? Злорадство? Равнодушие? Солдат едет на войну в первый раз, ему не всё равно. Пока что не всё равно.

Поздним вечером въехали в Токмак. На узких улицах бэхам и танкам было тесно. Идеальные для езды по грунту гусеницы «вело» на асфальте. Два местных мужика, приветливо махавшие колонне, уронили на тротуар челюсти, когда наша бэха бортом срезала зеркало у стоявшей на обочине легковушки. Да, мы слоны в посудной лавке. Извините, в стране война…

Ночевали мы в поле, прямо на машинах. Я приткнулся на своем месте наводчика-оператора в башне, попытался подремать сидя, и у меня даже получилось. И снова — дорога. Чем ближе к Донбассу, тем меньше приветственных жестов, тем хуже дороги… Ближе к вечеру второго дня мы заехали на возвышенность, которую все называли «Ебун-гора». Здесь солдатам раздали бронежилеты, карематы, теплые черные спальники на рост метр-шестьдесят и каски. Мехводу Олегу выданный спальник едва доставал до плеч.

У меня спальник был свой, каску и камуфляж «мультикам» прислали друзья. Мои замечательные коллеги из «Обозревателя» подогнали мне роскошный бронежилет, который я, правда, не смог носить — лямки оказались слишком жесткими для моих хилых интеллигентских плеч. Да и был он с обвесом, крупногабаритный, я бы не влез в нем в люк наводчика-оператора. Спасибо взводному Сане — он достал мне бронежилет-маечку скрытого ношения, с двойными плитами. С ним можно было нырять в бэху без боязни застрять.

День боевого слаживания. Наш ротный, невысокий, молодой, но уже прошедший горячее донбасское лето кадровый офицер Александр дирижировал ротой БМП, учил разворачиваться из колонны в фронт… Получалось так себе — да и чего ждать от вчерашних гражданских, наскоро и кое-как обученных азам своей военной специальности?

Со стрельбами было еще хуже — мою пушку заклинило после трех выстрелов, чинить ее я не умел, а ремонтную бригаду еще нужно было дождаться. Оживили пушку уже на марше. Всё это время меня безуспешно пытался догнать и разыскать мой коллега Женя — он вез очередную волонтерскую передачу из «Обозревателя». Нашел он меня уже в зоне АТО, к востоку от Трудовского, где наша БТГр заняла позиции в посадках вокруг полей. Как Евгений прорвался через блокпосты, я до сих пор не представляю, но прорвался. Мы весь вечер искали друг друга в окрестностях Трудовского. Нашли, когда уже стемнело, крепко обнялись. Позже Евгений, окончив курсы парамедиков, с надцатого раза возьмет штурмом военкоматскую систему, которая не признавала его годным к службе по состоянию здоровья, и займет свое место на войне.

Где был противник, мы — рядовой состав — представляли плохо. Кто был хоть немного в курсе, махали рукой куда-то на север, в сторону водохранилища – на противоположном берегу, вроде бы, уже были «сепары». Мы дежурили на грунтовке, идущей через поле. За те десять дней, что мы провели под Трудовским, на наш импровизированный  блокпост выехал один-единственный местный трактор.

На опушке посадки мы неумело копали окопы для укрытия от возможного артобстрела. Бывалые поясняли, что нужно скрючиться на дне окопа и накрыться сверху бронежилетом. Проверить не довелось — никто нас не обстрелял.

Вскоре я свалился с жестоким бронхитом — подскочила температура, и я трупом лежал в палатке. В этот же день на наше стойбище обрушился сильнейший шторм. Бойцы моего отделения спасали кухню и палатки, а у меня еле хватало сил выползти по малой нужде. До сих пор перед ними неловко.

Пребывание под Трудовским оставалось чем-то вроде временного туристического лагеря, и не зря — вскоре снова поступил приказ «По машинам!» Полдня БТГр-2 собиралась, а потом двинулась на юго-восток.

Бэхи регулярно глохли, слабо подготовленные мехводы не справлялись с управлением — нам в зад влетела БМП, следовавшая за нами. Ротный Александр в своей черной, блестящей на осеннем солнце каске мотался вдоль колонны, создавая некое подобие порядка.

Солнце сияло, прохладный ветер нес пыль, а колонна бронетехники ползла по грунтовкам вдоль богом забытых лесопосадок, вдали от жилья и дорог. Слева открылась панорама бурых подсолнечных полей, разорванных балками, акациевыми лесопосадками и долинами речек. В той стороне был противник.

Мы ехали на броне, закутав лица в банданы, чтобы укрыться от пыли. Моторы ревели, чтобы их перекричать, приходилось рвать связки. Взводный Саня, тронув меня за плечо, изобразил ладонями распускающийся цветок и махнул рукой на восток. Там, в нескольких километрах от нас, поднималось, расползаясь, желтое облако взрыва. Мы направлялись именно туда.

Первый бой

Минут через 15 новые облачка взметнулись уже совсем близко, и я услышал, как рвутся мины — этакий отвратительный рявкающий звук. Поступила команда «с брони!», и наша пехота горохом посыпалась на землю, водя автоматами по акациевым зарослям. Я остался на башне один.

Паника. Я ее прочувствовал в полной мере. Один. Без опыта. Под минометным обстрелом. Сейчас возможна атака противника. Сейчас всё может кончиться — навсегда.

Я сполз в люк наводчика. Прошло две, три, пять секунд. Передо мной висел «чебурашка» — пульт стабилизатора пушки. Кнопки электроспуска орудия и пулемета. Мое рабочее место.

Глубокий вздох. «В случае нападения пехота покидает машину, механик и наводчик остаются в машине. Наводчик ведет наблюдение и поддерживает огнем свое отделение».

Я глянул в триплексы. Щелкнул тумблерами стабилизатора. Положил руки на «уши» пульта. Загорелись пять красных индикаторов. Пушка послушно повела носом в сторону посадки. В прицеле светилась сетка наводки. Я знаю, что должен делать. Я уже это делаю. Мне некогда бояться. Паники нет. Есть холодное понимание задачи. Пальцы легли на кнопки электроспуска…

В люке появилась голова стрелка Пети. «Отбой!» — крикнул он.

Через 20 минут наша колонна вошла в Гранитное.

Мы остановились на одной из улиц села, и позывной Краб — командир соседнего взвода — обошел колонну и поздравил нас с боевым крещением. Краб был моложе большинства из нас, но у него за плечами были Амвросиевка и котел в Изварино. А мы глядели на хаты, на пустые дворы, по которым лишь изредка, бросая на нас короткие недружелюбные взгляды, торопливо передвигались местные жители. Колонна принялась петлять по крутым улицам поселка. Местные внимательно смотрели нам вслед. Молча.

В центре, в проходе между двумя конторами, я увидел женщину с детской коляской. В коляске сидела девочка примерно двух лет от роду. Еще одна девчушка — лет пяти — стояла рядом и держала мать за руку. Женщину можно было увидеть, только находясь прямо напротив прохода. И кроме нее и детей в проходе никого не было.

Она оглянулась быстро и, убедившись, что ее никто из местных не видит, помахала нам рукой. И ее пятилетняя дочка, взглянув на мать, тоже помахала. И ребенок в коляске тоже поднял тоненькую ручку.

В тот день я впервые попал под минометный обстрел. Впервые пообщался с легендарными крымскими морпехами, которые две недели сдерживали врага в Гранитном. Впервые прошелся по окопам и спустился в блиндаж. Впервые заступил на боевое дежурство и открыл огонь по противнику.

Но главное, на всю жизнь впечатление от того дня, комом в горле встающее из памяти — та женщина с детьми, которая, преодолев страх, приветствовала нас.

Я поднял руку в ответном приветствии.

— Кому ты машешь!? Они здесь все — сепары!!! — одернул меня стрелок Вася.

Нет, дружище. Не все.

Мне есть за что и за кого воевать. Список длинный. И в этом списке есть она — маленькая испуганная женщина с двумя детьми, поднявшая руку в робком приветствии…