Фотолетопись Крымской войны

Роджер Фентон родился 28 марта 1819 года в очень многодетной семье (он был четвертым из семерых детей от первого брака Фентона-старшего, а в следующем браке родилось еще десятеро). Его дед — крупный промышленник и банкир, отец — член британского парламента. В 19 лет Роджер поступает в Оксфордский университет и долго не может определиться с призванием, изучая то живопись, то юриспруденцию. Но в 1851 году на Всемирной промышленной выставке в Лондоне он открывает для себя фотографию и сразу понимает: вот чем он хочет заниматься по-настоящему. Сразу после выставки он едет в Париж, чтобы изучить новые техники проявки и изобретенный Гюставом ле Гре процесс вощения бумаги.

Любопытно, что первые снимки Фентона (во всяком случае, первые из тех, что были представлены широкой публике и дошли до наших дней) сделаны в Киеве. Туда его в 1852 году пригласил друг — инженер Чарльз Виньоль, в то время строивший цепной мост через Днепр. В Киеве Фентон снимает все этапы возведения моста, фотографирует Андреевскую церковь и виды Подола; в Москве, куда он отправился потом, фиксирует строительство храма Христа Спасителя и делает первые в истории фотографии Кремля; в Петербурге снимает только что построенный и еще не освященный Исаакиевский собор.

В 1853-м, вернувшись в Лондон, Фентон открывает фотографическое общество, делает первые снимки королевы Виктории и становится личным фотографом августейшей семьи. Но прославит его не это, а репортаж с Крымской войны, закрепивший за ним статус первого в истории военного фотокорреспондента.

Строго говоря, на Крымской войне Фентон не был ни первым, ни единственным фотографом. Но именно ему пришло в голову не ограничиваться портретами генералов и постановочными снимками с безопасного расстояния: Фентон провел на фронте несколько месяцев, все время был в гуще событий, на ходу изобретал новые техники съемки, сломал несколько ребер, переболел холерой и вернулся с полноценным фотопроектом о Крымской войне. Так что слава пионера репортажной фотографии досталась ему вполне заслуженно.

Итак, 8 марта 1855 года Фентон прибыл в Балаклаву в качестве официального военного фотографа — с пятью камерами, 700 стеклянными пластинами, набором химикатов и двумя ассистентами. Командировка, которую инициировал принц Альберт, а финансировало издательство «Эгнью и сыновья», имела вполне конкретные пропагандистские цели. Британская общественность не одобряла эту войну и сожалела, что страна в нее ввязалась; мрачные заметки с фронта корреспондента The Times Уильяма Рассела еще сильнее подогревали недовольство. Репортаж Фентона был призван создать «позитивный образ войны».

Фентон как мог стремился совместить эту задачу со своим убеждением, что фотография должна говорить правду. Его снимки — не постановка, он фиксирует повседневную жизнь солдат и офицеров, снимает лагерные стоянки, окопы и батареи. Но все те чудовищные сцены, которые он описывает в посланиях домой, — горы гниющих лошадиных трупов, грабежи и пьянство в союзных войсках, разграбленные мародерами деревни, а главное, тысячи тел погибших — не попали в его объектив. На 350 снимках Фентона с Крымской войны вообще нет убитых и раненых, из-за чего кампания представляется загородным пикником в летний день. Вполне вероятно, что фотографу был дан прямой запрет снимать убитых (в конце концов, в США такой запрет действовал еще во время Второй мировой).

Кроме моральных затруднений существовали технические. Мокроколлодионный процесс требовал выдержки от 3 до 10 секунд, а сделав кадр, нужно было почти сразу проявить пластину, пока коллодий на ней не высох. Процесс выглядел так: фотограф устанавливал камеру, шел в темную комнату окунуть пластину в раствор, снова бежал к камере, выдерживал экспозицию и несся обратно в фотолабораторию проявлять.

Съемка репортажей с фронта требовала от фотографа мобильности — а о какой мобильности можно говорить, если ты привязан к темной комнате? Но Фентон был готов к этой проблеме. Еще в Англии он сам сконструировал мобильную лабораторию, переоборудованную из бывшего фургона виноторговца. Внутри он разместил множество складных конструкций, благодаря которым помещение превращалось то в темную комнату, то в спальню, то в кухню. Некоторые неудобства все же оставались: лошади постоянно пугались выстрелов, а солдаты обеих армий часто принимали странное сооружение за новое оружие. Зато теперь можно было снимать прямо на передовой. Правда, длинная выдержка все равно не позволяла делать качественные фотографии сражений (и вообще любых быстро движущихся объектов) — еще и поэтому в архиве Фентона таких кадров почти нет.

Снимки Фентон дважды в неделю отправляет в Лондон морской почтой — вместе с письмами жене, где он в красках рассказывает о происходящем вокруг. Вот это написано в день приезда в Балаклаву: «Пришел офицер с последними известиями (насколько они достоверны, ты к тому времени, как получишь письмо, будешь знать лучше меня сейчас): российский император скончался от апоплексического удара — новость пришла по электрическому телеграфу из Вены. На борту все принялись обсуждать, что за этим последует.

Русских я еще не видел, но у церкви на холме прямо на земле сидели люди, внимательно за нами наблюдавшие; мне сказали, что это русские. Говорят, люди в городе не верят в кончину императора. Все ощущают стесненность в новостях».

Днем позже: «Все питаются слухами. Вчера говорили, что император скончался от апоплексии, сегодня утром — что от плеврита, к вечеру это уже была императрица».

28 марта фотограф жалуется: «Работа продвигается медленно. Все требует невозможного труда, многие снимки испорчены из-за пыли и жары, еще больше — из-за толп людей, снующих туда-сюда. Боюсь, что придется вернуться позже, чем я рассчитывал».

5 апреля: «Все отвлекают меня, требуя портрет, чтобы послать домой. Если бы я решил слушать их всех и делать всем портреты, я бы не вернулся домой и к Рождеству и, возможно, стал бы богат, но я пользуюсь любым случаем, чтобы попасть на фронт. Я был там уже дважды: присматривал виды». Три недели спустя: «Мне очень досаждает необходимость делать портреты, кто бы мог подумать, что именно это окажется здесь главной помехой работе».

В июле Роджер возвращается в Лондон, где вскоре открывается выставка его крымских фотографий. Мероприятие вызывает огромный интерес: большинство лондонцев до Фентона не только никогда не видели линии фронта, но даже не знали в лицо своих и союзных командующих.

Однако известность не шла в комплекте с коммерческим успехом. В те времена фотография вообще была неприбыльным делом; что уж говорить о снимках с военной эскапады, о которой общество мечтало поскорее забыть? Еще несколько лет Фентон не оставлял любимую профессию, талантливо снимая городские пейзажи, портреты и натюрморты, но в 1861 году был вынужден вернуться к юриспруденции. В оставшиеся семь лет своей жизни фотографией он не занимался.