«Бункер» Севастополь. Интервью с Андреем Яницким

Почему севастопольцы считают свой город особенным? Какую роль играет в этом изоляция города? Какие изменения произошли в Севастополе за последние годы? Об этом в эфире Радио Крым.Реалии говорили севастопольцем, редактором отдела экономики издания LB.UA Андреем Яницким.

– Расскажите о вашем детстве в Севастополе.

– Я родился в Севастополе и прожил там 23 года. Мы жили в Гагаринском районе, на улице Колобова. В детстве много времени проводил на море, в 90-е годы это был заменитель детской площадки. Жизнь тогда была не очень обеспеченная, поэтому мальчишки ходили на море, добывали мидии, жарили их на железном листе, на костре. Такая вот городская романтика.

– Почему севастопольцы считают свой город особенным?

– Есть такое (смеется). Севастопольцы часто говорят: «Мы не крымчане, мы – севастопольцы». Такое местное самосознание, наверное, присуще в той или иной мере любому городу. Но Севастополь – это, в общем-то, тупиковый город. Он находится на южной оконечности Крымского полуострова, окружен горами и находится в отдалении от других крупных городов Крыма. Здесь есть люди, которые никогда не выезжали дальше Севастополя.

Этому, конечно, способствует городская история, мифология. Это город множества оборон. Сейчас уже сложно сосчитать, скольких, потому что к первой и второй обороне российская пропаганда добавила третью, четвертую, пятую… Уже смешные вещи происходят – появилась «оборона от украинской таблички на Графской пристани». Историческое наследие заставляет людей жить в этаком «бункере». Мне кажется, если вдруг исчезнет весь остальной мир, многие севастопольцы могут этого и не заметить. Люди живут своей жизнью: дом – работа – дом.

– Мне сейчас пришли на ум два слова: избранность и изоляция.

– Да, это связанные вещи. Наверное, в детстве на меня это тоже повлияло, хотя в 90-е никакой пропагандистской работы (в Севастополе – КР) не было. Никто не насаждал нам российские или украинские мифы. Можно сказать, с одной стороны это было безвременье, с другой – время полной свободы.

Я в 90-х жил, в основном, музыкой. Слушал рок, местные рок-команды, радиостанцию «Радио Рокс», ходил на концерты, к «стене Цоя», слушал, как ребята играют под гитару… В то время не было ощущения, что Севастополь изолированный. Но к старшим классам я больше стал понимать политическую ситуацию, начали выкристаллизовываться мои собственные политические взгляды, и стало понятно, что есть две концепции восприятия города. Как города избранного – и это, конечно, льстит многим, все хотят быть избранными. А с другой стороны, если выбираешься за пределы города, начинаешь понимать, что в этой концепции есть много прорех. Когда видишь Одессу, Днепр, начинаешь понимать, что Севастополь – один из хороших, удобных для проживания городов. А когда выбираешься в западную Европу или США, то понимаешь, что мир намного сложнее и разнообразнее.

Мне кажется, что ключевое – это возможность путешествовать, и те горожане, которые мало путешествовали, мало видели, считают себя избранными, хотя ничего такого нет. Есть исторические факты – да, город оборонялся, много людей полегло. Но это не делает нынешних жителей Севастополя какими-то особенными. Это заслуги прадедов, а не нынешнего поколения. Думаю, гордиться чужими заслугами неправильно. Есть определенная взаимосвязь между изоляцией и избранностью. Люди, которые живут в изоляции и не видят ничего вокруг, считают, что они избранные. А каким образом избранные – это большая загадка/

Такой миф был удобен для России, когда Севастополь был под украинским контролем, потому что таким образом россияне как бы отделяли севастопольцев, крымчан от украинцев, и говорили: «Вы не такие, другие, у вас другая история, другой язык». А теперь, мне кажется, что Россия борется с такой избранностью, рассказывая: «Вы никакие не севастопольцы, а россияне, такие же, как жители Екатеринбурга или Ростова».

– Когда вы жили в Севастополе, замечали, как пропагандируют русскую культуру, язык?

– Может быть, у меня было другое окружение, и родители не насаждали какую-то идеологию. В молодости я не воспринимал пророссийские движения как нечто серьезное. То есть собирались 100-200 людей, крайне редко было больше. В конце 90-х – начале нулевых были «Русские марши», которые собирали тысячу, но, насколько я знаю, там многие собирались за деньги. Поэтому для меня было очевидно, что это все искусственно, радикальные сторонники этих идей были малочисленны.

– Как в Севастополе тогда относились к украинскому языку?

– По крайней мере, до 2007 года я никогда не видел агрессии к украинскому языку или Украине. Более того, в старшей школе я учился в украиноязычных классах. Для меня это было осознанное решение, поскольку я собирался поступать в украинский университет и работать на украинском языке. И даже когда я поступил в Черноморский филиал МГУ, то есть, российский университет, и носил на лацкане пиджака украинский трезубец, это не вызывало негативной реакции. Может быть, это меня выделяло на фоне других студентов, но агрессии, угроз в свой адрес я никогда не получал.

– Насколько сильно изменился Севастополь после аннексии?

Я был там в последний раз в августе 2015 года, но мне передают весточки из Севастополя. Действительно, Россия тратит большие деньги на инфраструктуру проектов, ремонтируют дороги, в том числе там, где с советских времен нечего не менялось. Есть большие изменения в медицине – например, врач больше не принимает без страхового полиса. Есть изменения в образовании – в том, что касается русского языка, российской истории, пропаганды и милитаризации сознания. Есть огромные изменения в средствах массовой информации.

Но если ты взрослый человек, уже отучился и не часто обращаешься к врачу, то, пожалуй, самое большее, что замечаешь – это изменения в инфраструктуре. Думаю, это такой рекламный ход, потому что так можно показать, что деньги тратятся (на город – КР) большие. Отчасти, это, наверное, и способ заработка для чиновников, хороший повод потратить бюджетные деньги и сказать, что украинцы тут якобы ничего не делали. Намного строже работают контролирующие органы, пожарная служба, сейчас торговые центры закрываются.

А в остальном – цены сильно выросли, о свободе слова не приходится говорить, не работает гражданское общество. Это авторитарное давление, наместником Путина (президента России Владимира Путина – КР) в Севастополе является Дмитрий Овсянников. А Овсяников – это такой «маленький Путин», который пытается копировать сигналы, идущие из Москвы.