Деды и фуми-э. Мнение Михаила Дубинянского

Статья впервые была опубликована на сайте Украинской Правды 9 мая 2020 года. Мы нашли ее настолько занимательной, что приводим полностью без купюр на страницах D.

Сегодня мы должны были придирчиво наблюдать за тем, кто из политиков посетит юбилейный парад на Красной площади, а кто – нет.

Коронавирус внес свои коррективы, разобравшись с запланированным московским действом. Тем не менее это не освободило нас от продолжающейся дискуссии об украинцах, россиянах, исторической памяти и неоднозначном празднике 9 мая.

Уже не раз было замечено, что в путинской России история выполняет функции гражданской религии. Что сакральному «Деды воевали!» отведено центральное место в продвижении имперского самосознания.

Что с подачи Кремля война 1941-1945 годов обросла каноническими святыми, мучениками и демонами, а всякое отступление от канона считается богохульством и преследуется идеологической инквизицией.

Подобные рассуждения стали для нас привычными. Но, препарируя соседское поклонение дедам, мы редко задумываемся о том, что украинский ответ Москве тоже близок к околорелигиозным практикам прошлого.

В XVII веке власти Японии запретили христианство, содействовавшее чужеземной экспансии. А для проверки населения и выявления тайных последователей чужой веры использовались так называемые «фуми-э»: специально изготовленные изображения Иисуса и Девы Марии.

«Писец раскрывает свою книгу и зачитывает все имена; каждый, чье имя прочтено, подходит и проходит по изображению или наступает на него. Матери поднимают маленьких детей, которые еще не могут ходить, и ставят ногами на изображение, что расценивается так же, как если бы они прошли по нему», – описывал эту процедуру европейский путешественник.

Отказ от топтания фуми-э был равносилен саморазоблачению. Правда, некоторые испытуемые пытались схитрить, наступая на край изображения, но не задевая сам священный лик.

Если российская историческая политика выродилась в квазирелигиозный культ, то историческая политика Украины после 2014 года уподобилась коллективному попранию фуми-э. Ритуальной процедуре, призванной засвидетельствовать наш разрыв с «русским миром». Призванной доказать себе и окружающим, что мы не веруем в империю и готовы демонстративно топтаться по ее ценностям.

Политическая нация проходит по «Великой Отечественной войне» в подтверждение того, что украинцы и россияне – отнюдь не один народ.

Наступает на Жукова и Ватутина, низводя сакральные соседские фигуры до уровня заурядных мясников. Попирает священные символы и героические нарративы «русского мира», обнажая их неприглядную изнанку.

Ритуальное отречение от чужого значит больше, чем поиск своего. Имперские мифы развенчиваются не из любви к истине, а потому, что они чужие.

Имперские преступления разоблачаются не из-за жажды справедливости, а потому, что они чужие.

Даже деятели украинского национального движения 1940-х оцениваются не по своим делам, а по степени их неприятия в Москве: активнее героизируется тот, кого сильнее демонизирует чужая пропаганда.

Но в ходе этого переосмысления истории не мог не родиться вопрос: а что считать полноценным топтанием фуми-э?

Не стыдливым прохождением по краешку, а безоговорочным попранием имперской веры? К чему должно прийти наше общество, чтобы разрыв с Москвой был признан состоявшимся?

Довольно быстро выяснилось, что идеологов национальной эмансипации не так легко удовлетворить.

Требования к украинской политике памяти становились все жестче.

Мало заменить «Великую Отечественную» на Вторую мировую – надо отвергнуть любую военную героику, кроме борьбы ОУН и УПА за независимость.

Мало говорить о темных страницах войны – нужно не считать освобождением вступление Красной Армии в Киев, Харьков или Одессу.

Мало заклеймить тирана Сталина – необходимо признать сам советский период оккупацией. Что автоматически отнимает лавры победителей у всех украинцев, воевавших на стороне СССР, и превращает их в пушечное мясо оккупационного режима…

Столкновение имперского культа с украинским отречением породило любопытный эффект.

С одной стороны, после 2014 года соседский фанатизм только крепчал, отсекая от «русского мира» всех сомневающихся и заподозренных в ереси. Но с другой стороны, наша патриотическая общественность ужесточала собственные критерии ритуального разрыва с «русским миром».

В результате росло число украинцев, не вписывающихся в оба канона. Оказавшихся недостаточно правоверными для одних и недостаточно далекими от чужой веры – для других.

Уподобившихся капитану Блэкторну из романа «Сегун», которого католические миссионеры в Японии считали безбожным еретиком, а японские власти – христианским варваром. 

Свежая социология демонстрирует, что в таком подвешенном состоянии очутились миллионы наших соотечественников.

Сталинский СССР несет ответственность за начало Второй мировой войны наряду с Германией: 56% украинцев согласны с этим еретическим для империи тезисом.

В то же время лишь 14% украинцев готовы пожертвовать праздником 9 мая, как того требует ортодоксальный национал-патриотический канон.  

61% опрошенных полагают, что украинские политики не должны принимать участие в московских мероприятиях по случаю Дня победы.

Вместе с тем 52% респондентов связывают 9 мая с победой советского народа в войне против гитлеровского Рейха.

Многочисленный пласт нашего общества охотно наступает на одни из предложенных фуми-э, но не намерен попирать другие. Признает роль Кремля в развязывании Второй мировой, но не собирается сводить украинскую Вторую мировую к разборке двух оккупантов.

Отказывается отмечать победу над нацистской Германией совместно с Москвой, но не желает умалять память собственных дедов, сражавшихся в рядах Красной Армии и считавших себя победителями.  

Причем проблема явно шире, чем украинское отношение к войне, завершившейся 75 лет назад.

История, идеология, гуманитарная политика, идентичность, язык, культура – всюду мы наблюдаем одну и ту же тенденцию. Национал-патриотические критерии отречения от Москвы не совпадают с критериями верности, выдвигаемыми самой Москвой.

Это умножает людскую массу, зависшую между империей (какой ее видят в Кремле) и независимой Украиной (какой ее видят радикальные патриоты).

Миллионы сограждан можно оторвать от сакрального кремлевского проекта и зачислить в свой актив, а можно объявить их скрытыми приверженцами чужой веры и подарить северному соседу. Рискуя тем, что со временем сосед все-таки поумнеет и сумеет забрать предложенный подарок.

В продолжающейся битве за умы и сердца слишком многое зависит от того, какая из сторон проявит большую гибкость.

Кто будет готов своевременно смягчить требования к правоверным или отрекающимся? Кто окажется менее ортодоксальным: имперские жрецы или наши собственные творцы идеологических фуми-э?