«Хотели показать, что существуем». Разговор после ареста в Севастополе

23 января на площади Нахимова в Севастополе состоялась демонстрация в поддержку Алексея Навального. В ней приняли участие несколько сотен человек. Мероприятие стало самым крупным протестным выступлением со времен аннексии Россией Крыма в 2014 году. По официальным данным, силовики задержали 11 участников акции. Их приговорили к административному аресту и обязательным работам.

Севастопольская студентка Светлана Громова, которую задержали на митинге 23 января, провела несколько суток под арестом в изоляторе временного содержания. После освобождения она дала интервью корреспонденту Радио Свобода Антону Меснянко. Опасаясь преследований со стороны властей, девушка попросила изменить в публикации ее имя и фамилию. Dictaphone приводит текст ниже полностью.

– До прошлой субботы вы когда-нибудь участвовали в акциях протеста?

– Я раньше никогда не ходила на митинги. Возникали идеи устроить одиночный пикет или тихий пикет перед выборами [президента РФ] 2018 года. Потом меня интересовало дело Юлии Цветковой, я планировала одиночную акцию, но испугалась. Хотела выйти с холстом на площадь и рисовать вагины, потому что ее обвиняли в распространении порнографии. Первая моя политическая деятельность была после [массовых акций протеста в] Беларуси: мы с девочками возложили цветы к обелиску «Минск» на аллее городов-героев. Вроде нами никто не заинтересовался, все прошло спокойно. И тут появилось видео Навального [о «дворце Путина» под Геленджиком], под которым был призыв выходить 23 января на главную площадь. И я вышла.

– Что именно побудило вас на этот раз принять участие в митинге?

– Я не особо следила за историей Навального до его отравления. Я знала, что он выдвигался в президенты, но его отстранили. Еще когда я училась в школе (а это было довольно давно), все шутили про Навального, были какие-то мемы. Но вот он сделал расследование, и после этого я прониклась, что ли. Если раньше политика была от меня далеко, я больше феминистскими вопросами интересовалась, то весь этот постмодернизм, весь этот цирк, эти шутки про ершики и аквадискотеку – это настолько вывело меня из равновесия, что я решила выйти. Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно – вот такие были чувства и эмоции. И это была всероссийская акция. Если бы все это было просто в Севастополе, мне кажется, я бы не вышла. Я бы наблюдала по веб-камерам или просто бы гуляла мимо с кофеечком. Ожидание массовости придавало уверенности. На массовой акции ты чувствуешь себя в потоке всех остальных людей, чувствуешь какое-то единство, какой-то подъем.

– Чего лично вы хотели добиться участием в этой акции?

– Добиться мы ничего не хотели. Мы хотели просто выйти и мирно показать, что мы существуем, что мы не очень согласны хавать все, что происходит. Это видео про золотой ершик стало последней каплей – хватит это терпеть. [Главной причиной] даже не Навальный был. Арест Навального – это как убийство Франца Фердинанда, просто спусковой крючок. Мы вышли против произвола, который происходит.

– Митинг в Севастополе получился стихийным или у него были организаторы?

– У меня перед митингом была надежда, что хоть кто-то соберется. Я мониторила различные севастопольские группы и паблики, но абсолютно никакой информации о митинге там не было. Поэтому я просто смотрела посты своих друзей, спрашивала, пойдут они гулять или нет, и, собственно, только путем опроса общественного мнения выяснила, что все-таки хоть кто-то пойдет и я не буду там одна в чистом поле.

– Когда вы шли на митинг, вы представляли, какими последствиями это может обернуться?

– Я настолько пассивный человек, обычно всегда стою в стороне, поэтому задержание стало для меня полной неожиданностью. Я не думала, что в Севастополе может случиться силовой разгон. Честно говоря, мне казалось, что на площади вообще полицейских не будет, потому что власти подумают, что выйдут три школьника каких-то. Но на деле оказалось, что и полиция была, и Росгвардия, и казаки. Это был своего рода шок, что все эти ребята в форме подготовились и ждали.

Перед акцией я прочитала все инструкции, которые публиковало «ОВД-Инфо», о том, как подготовиться к митингу, что с собой взять, что делать, если вас задержали. То есть я знала какие-то базовые основы – что у меня есть право не говорить, где я работаю и учусь, что меня могут продержать три часа и так далее. Я тепло оделась в неприметную одежду, зарядила пауэрбанк, взяла перекус, но зубную щетку, например, брать не стала, потому что казалось, что это совершенно излишне. Думала, мы просто постоим, все перезнакомимся и после митинга пойдем дальше гулять.

– Что происходило на площади Нахимова во время митинга перед вашим задержанием?

– Когда я пришла на площадь, там уже стояла небольшая кучка людей. Там были девочки и мальчики с плакатами. Я подошла к ним. Через какое-то время толпа начала скандировать: «Свободу!» Я тоже вместе со всеми стала кричать. Возникло чувство какого-то единства – это напоминало, как на 9 Мая все кричат: «Спасибо!» и тоже возникает духовный подъем. Потом какие-то люди с камерами появились, им кто-то давал интервью. Потом какая-то бабушка начала на нас орать, что мы, молодежь, ничего не понимаем. Это все было забавно и интересно, потому что для меня это был первый митинг. После этого стали появляться странные персонажи. Один человек ходил и рвал плакаты. Мы начали водить хоровод – это весело. Некоторые ребята читали стихи и пели песни. На весь постмодернизм, который происходит, люди отреагировали таким образом – это было прикольно.

Потом появились полицейские, которые говорили: ваш митинг не согласован, расходитесь. В инструкциях, которые я изучила, было сказано, что полиция будет говорить расходиться, и когда они скажут, что это последнее предупреждение, надо будет расходиться, потому что после этого начнутся задержания. Поэтому мы все разошлись. На площади в это время проводилась выставка коммунальной техники, стояли новые мусоровозы, и мы отправились их смотреть. Сделали такой круг почета вдоль техники и ушли с площади на тротуар. То есть митинг кончился.

После последнего предупреждения полиция начала задержания. Сначала задержали ребят с плакатами, двоих упаковали и увезли, потом еще двоих упаковали и увезли, а мы стояли возле ограды Приморского бульвара и все это снимали. После этого задержали высокого мужчину и паренька (потом оказалось, что это отец и сын), которые стояли рядом со мной. Их повели в автомобиль, а я сделала пару шагов вперед и стала это снимать. И внезапно слышу: «Пройдемте!» Я смотрела в камеру и не видела, что ко мне подошли полицейские. Они не представились, просто взяли меня под руки и повели. Я знаю, что нельзя сопротивляться, поэтому пошла с ними.

– Сколько прошло времени с того момента, как вы появились на площади, и до вашего задержания?

– Я пришла в 14:20, а задержали меня в 15:35. То есть чуть больше часа.

– Куда вас повезли после задержания?

– Всех задержанных доставили в Ленинский РОВД на улице Щербака. Там мы очень долго стояли в коридоре. Никуда нельзя было отойти или присесть. По правилам нас должны были сразу записать в журнал учета прибывших, но это не было сделано. Полицейские ходили и ругались, потому что их не хватало на всех задержанных. Телефоны и документы у нас не забрали, но снимать не разрешали. Часа, наверное, через полтора нас всех развели по разным кабинетам. Я сидела одна в кабинете, без других задержанных, и просто ждала, что будет дальше. На мои вопросы никто не отвечал. Протокол составили гораздо позже, больше чем через три часа после задержания, а время проставили задним числом. Я потом проконсультировалась в «ОВД-Инфо», и мне сказали, что, если через три часа не было составлено протокола, мы могли просто попрощаться и уйти.

Полицейские переписали паспортные данные, но особо не допрашивали. Зато каждый полицейский приходил и спрашивал: «Чё ты вышла? Ты чё, за Навального? За свободу? Чё вы поперлись?» То есть у каждого было свое мнение, которое они считали своим долгом высказать. Но, в принципе, они не орали, не обижали никого, обращались корректно. Но воды не предложили, хотя в случае долгого задержания обязаны были.

– Какое правонарушение вам поставили в вину?

– Когда составляли протоколы, к каждому протоколу прикладывали объяснение задержанного. Полицейский зачитал мне объяснение вслух, и я подписала, что с моих слов записано верно. Там были слова «проведение митинга» вместо «участие в митинге», но мне тогда это показалось несущественным. Потому что я это поняла как «проводить время там-то и там-то». Статью записали 20.2, часть 2. Но мне это, естественно, ни о чем не говорило вообще.

– Что происходило дальше?

– Начало темнеть, а мы сидели и ждали суда. Некоторых задержанных уже туда увезли. Я очень удивилась, что суд проходит сразу же. Я представляла себе, что на нас составят протокол и скажут: «Идите домой». Потом придет повестка в суд и в суде скажут: «Выплатите штраф, пожалуйста». Но оказалось, что суд будет в тот же день. Я очень надеялась, что я успею потом вернуться домой, а полицейские злорадно смеялись, что «на домой» надеяться не приходится.

Я дозвонилась в «ОВД-Инфо», и там мне адвокат сообщила, что у меня в протоколе неправильная статья указана. Должна была быть статья 20.2, часть 5, как у всех, – участие в несогласованной акции. А у меня была 20.2, часть 2 – оказывается, я организатор несанкционированного митинга. В этом и заключалась сложность, потому что по этой статье, как сказала юрист, меня имели право задержать на 48 часов в «обезьяннике». Мне стало страшно, потому что ночевать в полицейском участке – так себе перспектива.

– Как прошла ночь в полиции?

– Ночевать пришлось в камере, где было грязно и холодно, а по стенам размазана кровь. Лежал матрас и два колючих одеяла, но они от холода не спасали. В камере я была одна.

– Как проходило судебное заседание?

– Судья на заседании говорил очень быстро, сложно было уловить, о чем он вообще говорит. Он спрашивал, зачем я пошла на митинг, знаю ли я, кто такой Навальный и что он преступник. Это все говорилось наставительным тоном. Все это время абсолютно все – полицейские, эфэсбэшники, господа из отдела по борьбе с экстремизмом – пытались внушить нам, что мы не правы, ведемся на провокации, что у нас нет своих мозгов и своего мнения, мы слушаем всякую фигню и что все это проплачено Америкой.

Потом я повторила свои объяснения о том, что происходило на митинге. Сказала, что я водила хоровод и кричала лозунги. Я настойчиво повторяла, что я участвовала, но к организации митинга не имею отношения и не знаю, кто был организатором. Судья сказал, что моя позиция понятна, но что у них есть данные – и он начал читать документы, на которых строилось обвинение: показания полицейского, который меня задержал, и показания свидетелей с площади, которых в зале не было. Я потом узнала, что у других ребят эти свидетели присутствовали. Возможно, если б я их увидела, я бы сказала, что я их не знаю и впервые вижу. Еще, говорят, есть видеозапись. Секретарь повернул телевизор и включил видеозапись хоровода, где меня нет. Там были разные люди, было много людей, но конкретно меня там не было. Я говорю, мол, меня здесь нет, а полицейский сказал: «Ну, на вас есть другие видеозаписи, наверное, просто мы не то скинули». Судья говорит: «Вас понял».

Когда судья начал говорить, что мы все разрушили свою жизнь, никакого будущего и никакой нормальной работы у нас не будет, я расплакалась. Постоянно шло давление. Когда меня спросили в конце, есть ли что добавить, я снова сказала, что участвовала в митинге, но не была его организатором и что я каюсь и больше так не буду. После этого суд удалился для вынесения своего решения. Пятнадцать минут я ждала, и вот вышел судья и со скоростью Тины Канделаки зачитал постановление о том, что в митинге принимали участие люди с идентичными плакатами, в которых явно прослеживается единый дизайн, что они слаженно кричали явно заранее оговоренные лозунги, поэтому есть основания предполагать, что это было мероприятие людей, объединенных единой организацией, в которой я принимала активное участие. Когда я услышала слово «арест», я подумала, вдруг там будет что-то вроде того, что «такая мера не будет применена». Я ожидала услышать размер штрафа, но потом оказалось, что все-таки арест. В конце судья сказал, что считает такое наказание единственным способом искупить вину перед обществом. Статью в постановлении оставили прежнюю – 20.2, часть 2.

– Как вы восприняли известие о том, что вам предстоит провести под арестом несколько суток?

– В суде сообщили, что срок отсчитывается с момента ограничения свободы. Поэтому одни сутки уже прошли. Это было хорошей новостью.

– Из суда вас повезли в изолятор временного содержания?

– Нет, мы дождались всех задержанных, чтобы машину два раза не гонять, и поехали взяли справки в психоневрологическом диспансере (о том, что человек не состоит на учете у психиатра. – Прим. РС) и в поликлинике при Первой городской больнице (об общем состоянии здоровья. – Прим. РС). Никакого осмотра в поликлинике не проводили. Спросили, как самочувствие. Я сказала, что плохо, что кружится голова, на что мне посоветовали меньше сидеть в телефоне. После этого повезли оформляться в изолятор на улице Пушкина.

– Какие условия были в ИВС?

– В изоляторе все было как в кино. Каждая дверь открывается по очереди: сначала одну дверь проходишь, ее открывают-закрывают, потом другую. У нас снова забрали вещи, обыскали, причем вплоть до нижнего белья. После этого определили в камеру. Там был туалет, огороженный ширмой, высотой по грудь, глухая металлическая дверь, которая с внешней стороны закрывается на навесной замок, глазок, в который надзиратели, кстати, часто подглядывали, и окошко для еды. На стене имелось зарешеченное окошко под потолком. С собой в камеру разрешили взять еду, воду, книгу и сигареты. Зажигалку забрали, но спички можно было попросить у надзирателя. Передачи можно было приносить раз в день, в определенное время. Мне принесли зубную щетку, салфетки, туалетную бумагу.

– Сколько человек было в камере?

– Два человека. Вместе со мной сидела девушка, также задержанная на митинге. В этом же изоляторе содержатся и арестованные по уголовным статьям, но они находятся отдельно.

– Проводили ли с вами сотрудники силовых структур какие-то профилактические беседы?

– В последний день, за пару часов до того, как я должна была выйти на свободу, меня повели беседовать с господами без формы. Их было человек шесть.

– Они представились?

– Они представляются, только если спрашиваешь напрямую. Но я поняла в процессе разговора, что это люди из ФСБ и отдела по борьбе с экстремизмом (МВД. – Прим. РС). Эти же люди беседовали со мной в день задержания. Они снова пытались узнать, зачем я пошла на митинг. Был воспитательный элемент. И красной нитью проходило – вы что, хотите как на Майдане? Опять спрашивали, как проходила акция, с кем я была. Беседа продолжалась около часа. Меня снова довели до слез. После этого я вернулась в камеру, в положенное время меня выпустили, и я поехала домой.

– Звучали ли от силовиков предостережения, чтобы вы больше не участвовали в политических акциях?

– Мне не угрожали, но объяснили, что в связи с моим арестом я буду в списках людей, кто перед каждым митингом будет оповещен о недопустимости участия. Мне будут выписывать соответствующее предупреждение. После такой бумажки можно пойти на митинг, но в случае задержания будет уже более серьезное наказание.

– Столкнулись ли вы с проблемами по месту учебы и работы после вашего ареста?

– Господа без формы предупредили, что в университеты, где учатся все задержанные, уже направлены «письма счастья». Если я буду сотрудничать, они могут поговорить с ректором, чтобы никаких [негативных] последствий не было.

– Что имеется в виду под сотрудничеством?

– Сотрудничать – значит дать какие-то полезные сведения об участниках и организаторах акций, о потенциальных участниках следующих митингов. Может, нужно, чтобы я писала посты о том, что дети ходят на митинги, – я не знаю. Они это не конкретизировали, но дали понять, что надо сотрудничать, чтобы не было проблем.