«России нужно заполнить полуостров российским населением, чтобы потом не было вопросов, чей Крым»

Getting your Trinity Audio player ready...

Абдурешит Джеппаров – правозащитник из Крыма, ветеран крымскотатарского национального движения, один из инициаторов создания «Крымской солидарности». 27 сентября 2014 года российские спецслужбы похитили сына и племянника Абдурешита Джеппарова – Исляма Джеппарова и Джевдета Ислямова, и за 7 лет их исчезновение так и не было расследовано. 

В 2020 году Джеппаров был номинирован на Нобелевскую премию мира. В июле Абдурешит на несколько дней приезжал в Киев, и мы встретились с ним и его адвокатом Евгенией Закревской, чтобы расспросить, чем сегодня живет Крым. 

Статья впервые вышла на сайте Lb.ua

Для начала хочу расспросить вас о ситуации в Крыму вообще. Расскажите, пожалуйста, что там сейчас происходит такого, что не обсуждается на материковой части Украины?

Сейчас в Крыму проводят вакцинацию от коронавируса, и делают это не совсем добровольно. То есть людей принуждают вакцинироваться. Скажем, подъезжает машина-лаборатория к учреждению, и всем работникам рекомендуют пройти вакцинацию. Если они не хотят, им намекают или говорят прямо, что надо писать заявление на увольнение. (В Крыму вакцинируют российской вакциной “Спутник”, – LB.ua).

Дальше, как вы наверняка знаете, Крым топит. В этом году были обильные дожди, затопило поля, хозяйства, очень много людей пострадало. Людей расселяют по каким-то пригодным для жилья помещениям, но пострадавших гораздо больше, чем временного жилья. И очевидно, что компенсации все не смогут получить, потому что ущерб очень большой.

Вообще про Крым можно говорить и говорить. Например, в Крыму стало населения намного больше, чем было раньше.

Да, недавно публиковалась информация, что в Крым за последние годы переселилось около миллиона россиян, что составляет треть от населения полуострова в целом. Это правда?

Да, и мы это чувствуем физически на себе. Людей много – это видно на автомагистралях, видно в городах, когда не знаешь, куда приткнуться, как пройти. Бывает правда невозможно протиснуться на улице, очень все плотно.

Процесс переселения можно назвать организованным? 

Такого прямо организованного переселения не знаю. Но есть стимуляция – жителей других регионов России стимулируют переселяться в Крым. Сначала была волна людей, которые просто на радостях приехали в Крым из России, мол, наконец-то Крым снова их! Но многие из них вернулись, потому что Крым это дорогой регион. По некоторым позициям Крым даже дороже Москвы. 

Продукты?

Да, те же овощи-фрукты. Топливо дорогое, а оно уже тянет все за собой.

В общем, первая волна поликовала, попраздновала и уехала, потому что жить в Крыму они не смогли.

Вторая волна – те, кого перевели в Крым работать. То есть переселяли по советскому методу: врачей, преподавателей и так далее. Давали какие-то субсидии для покупки дома, надбавки к зарплате. Но большинство этих людей тоже надолго не задержались, потому что надбавки-то дали, но цены все равно очень высокие.

Потом третья волна – те, кто был задействован на строительстве дорог в Крыму – а строительство было очень масштабным, и им под разными предлогами рекомендовали остаться. 

Четвертая волна – те, кто точно надолго задержится в Крыму. Это люди, которые служили в армии, в спецслужбах, где-то еще в силовых структурах. Они приезжают в Крым дослужить свой срок службы, скажем, год-полтора, и остаются в Крыму. Им выделяют по каким-то схемам льготные земельные участки или квартиры, дают субсидии на проекты. И они обзаводятся хозяйством, бизнесом. Например, один переселенец из Москвы открыл сыроварню. Ему дали деньги на новейшую технику, у него несколько сотен овец австрийской породы специально для этого промысла. Цена каждой овцы от тысячи до полутора тысяч евро.

А вы отличаете крымских от не крымских? 

Да, отличаю. Те угрюмые, жесткие.

Мы отличаем их по манерам. У нас в Крыму хоть и разные народы живут, но есть свой общий менталитет. У нас с нашими соседями – украинцами, русскими – есть общие привычки, общие манеры в поведении. Даже улыбки у нас одинаковые. А эти, которые приехали, – чужие. Вот если я еду на машине и человек стоит, то я его подберу. Мне достаточно, что он с моего города. А те не подберут. Может и я бы их не подобрал. 

Что интересно, у себя в России они будут вести себя прилично. Не бросят на улице окурок или пакетик. У нас – бросят. У нас они становятся совсем другими. 

Но они себя комфортно чувствуют, как вы думаете?

Я думаю, у них есть вот эта вот российско-имперская уверенность, что они хозяева и представители великой державы. Потому им везде комфортно.

Рассказывают вам о том, какая у них великая культура?

Нет, про культуру у них сейчас не принято говорить. Принято про танки, про ракеты, про то, какой Путин ездок на лошади. Про то, какой грозный корабль, хоть и ржавый. А про культуру – длинная пауза.

И, к сожалению, происходит не только переселение, но и ментальное замещение. Это когда тот же хозяин сыроваренного завода или какой-нибудь огромной базы принимает к себе на работу наших, крымских. И при этом рабочий коллектив не может ослушаться своего начальника, он должен следовать его рекомендациям. Например, в этом году будут выборы в Государственную Думу, и наши бы не особо хотели голосовать, но придется. Потому что хозяин велит, и надо исполнить. Иначе потеряешь работу. Таким образом надламывается сопротивление. Если раньше человек отождествлял себя с Украиной и не хотел голосовать на выборах в Госдуму, то теперь в угоду хозяину пойдет и проголосует. 

Много еще в Крыму людей, кто отождествляют себя с Украиной?

Немного убавилось по сравнению с 2014 годом. Так сложилось, что, например, учиться люди уже едут не в Харьков, Киев и Одессу, а в Воронеж, Казань, Питер и Москву. Потому что они понимают, что украинский диплом уже вряд ли удастся применить в Крыму. А вот с дипломом из Воронежа легче будет устроиться. 

То же самое с армией. Сначала многие пытались уклоняться. Некоторые выезжали в Украину, некоторые делали справки о непригодности. Потом поняли, что выезжать не дело – потом уже наверняка не сможешь вернуться. И все больше молодых крымчан начали идти в российскую армию. Опять же, все так поставлено, что без армии могут и на работу не взять. Потом те, кто отслужил, начинают пояснять другим: дескать, ништяк, год прошел, вернулся и все в порядке, на работу устроился. А год можно и перетерпеть. 

(Вопрос от Евгении Закревской) А есть там информация о том, что Украина собирает такую информацию о принуждении идти в армию? Об этом люди вообще там знают?

Знают. Но люди более рационально подходят к этому вопросу. Думают, зачем вступать в конфликт, судиться, когда можно просто отслужить? 

Так что по многим критериям Крым уже не тот, который был в 14 году. 

У крымчан появилось чувство, что Россия надолго?

Раньше были иллюзии, скажем, что вот через полгода, через год снова все будет как прежде, что снова Крым будет украинский. А теперь этих иллюзий нет. И что надо рассчитывать на то, что так, как сейчас, будет долго.

Кроме того, Украина немного разочаровала людей в Крыму. Мы ожидали больше актов, направленных на нашу поддержку – действий, законов, спецуказов. 

Например?

Вот хотя бы тот же закон о коренных народах. Он появился аж через 7,5 лет после того, как Россия оккупировала Крым. Хотя было соответствующее постановление ВР еще в марте 2014 года, с поручением Кабмина. Теперь мы смотрим: будет что-то происходить дальше? Или это одиночный шаг в угоду конъюнктуре? Если снова будет большая пауза, крымчане еще больше разочаруются в Украине.

Я хочу чуть вернуться к теме переселения, которую поднимали. Как вы думаете, зачем это делается? Насколько это вообще спланировано?

Наверное спланировано. Я думаю, им нужно заполнить Крым российским населением, чтобы потом не было вопросов, чей Крым. Если представить себе, что будет еще когда-нибудь референдум, то непонятно, как проголосуют даже крымчане – потому что есть разочарование, есть разные настроения. А если добавить еще тех, кого завезли, то точно уже не проголосуют за Украину.

Сегодня в Крыму многие люди проявляют меркантильность. На полуостров зашли большие деньги, и настроение у части людей – заработать. Двадцатилетний юноша может за год заработать себе на машину, пусть и не новую. Иногда это стремление к спокойной жизни и заработкам перевешивает потребность в свободе, например. А в Крыму сейчас не принято говорить или размышлять свободно. 

Можно говорить о строительстве дома, о машинах, о хорошем заборе вообще можно говорить сколько угодно. Скажем, о политиках, о Путине – это уже нежелательно. О таких вещах принято говорить в полтона или намеками.

Как в советском союзе?

В конце союза было полегче с этим. Можно было про Брежнева рассказывать анекдоты. 

Про Путина нельзя рассказывать анекдоты?

Нежелательно. Или в очень-очень узком кругу, когда ты уверен, что дальше это не пойдет. Иначе потом придут и будут спрашивать, кто тебе этот анекдот рассказал.

Я так понимаю, крымским татарам сейчас не до анекдотов в принципе.

Как сказать. Мы наверное мало отличаемся от других. Тоже умеем радоваться жизни, покупать автомобили, женить своих детей. Но есть конечно вещи, к которым мы не привычны.

Когда Россия пришла в Крым в 2014 году, то сразу определила крымских татар сразу как потенциальный источник угрозы и инакомыслия. Как эти 7 лет притеснений и репрессий повлияли на крымских татар и на вашу общность?

Я думаю, что в голове у нас ничего не поменялось. У нас большой опыт жизни с Россией, но это плохой опыт. Потому Россию мы не воспринимаем. 

Когда они только вошли в Крым, они пытались с нами поработать, как это у них практиковалось на Кавказе. Пытались нас обозвать террористами, хотя это совершенно не соответствует действительности. В Крыму все давно убедились, что крымские татары очень мирные, за 30 лет не было такого, чтобы пощечину кому-то дали. 

Россия пыталась в первые годы довести дело до войны – все эти похищения, убийства. Когда они взяли моего сына, полковник милиции (или ФСБ?) сказал нам: привыкайте, такие оказии случаются часто. Возможно, ждали от нас, что мы сейчас уйдем в горы, будем чудить. Но мы этого не стали делать, были сдержаны. И это нас спасло. Как россияне потом признавались, да, с Крымом ошиблись, отработанная методика не сработала.

Как вы думаете, почему они хотели довести дело до войны? 

Потому что так легко подавить и забыть. Короткая быстротечная война, потом свой Кадыров, и все. Показали бы, что крымские татары – это террористы, и нечего их защищать. Они конечно и так пытаются это показать, но выглядит смешно. И в итоге уже 7 лет, а мировое сообщество на них давит, Совет Европы принимает резолюции и т.д.

Россия открыла против крымских татар много дел по терроризму, а террора нет. Как так получилось? Может, из-за того, что в мире есть свои предрассудки по отношению к исламу. Наверное, от незнания. А может потому, что так легче подавлять большие массы людей. Тех обвинили, остальные уже боятся будут. 

Насколько много сейчас страха в Крыму?

Страха достаточно. Причем это не тот животный страх, когда нет причин, а я боюсь. В Крыму на самом деле есть причины бояться. Все, что устраивает Кремль, должно устраивать нас. А если вдруг нет…

Надо еще понимать, что в Крыму нет журналистов, нет свободной прессы, потому Крым – не серая, а темная зона. А раз так, то тут можно творить все, что хочешь. И мы оставлены будто сам на сам с вот этой природой россиян. Что, конечно, не очень приятно. 

Если бы мы были сейчас в Крыму, то не смогли бы даже вот так записать интервью.

Но вот эта российская тактика – придушить в зародыше, обезглавить движение, убрать всех, кто потенциально может быть лидером – как вам кажется, насколько она достигла своей цели?

Думаю, эта цель недостижимая. Сопротивление остается. Я прихожу на рынок, и мне говорят, что видели меня в передаче, и что я все правильно говорил. И на самом деле все находятся в ожидании того, что Россия уйдет. 

Сначала нам было сложно, когда у нас был только один адвокат – Эмиль Курбединов. Сейчас их десятки. И то, что раньше решалось толпами, митингами, сейчас решает адвокат с портфелем и документами. По крайней мере, пытается. У нас сейчас ребята достаточно хорошо подготовлены.

Для нас в Киеве митинги – это очень важно. Когда ты видишь, сколько людей вышло на протест, то понимаешь, что ты не единственный, кому не все равно. 

Собираться можно и нужно. Но есть черта, за которую нельзя переходить, потому что дальше – война. И говорить будут уже не правозащитники, а генералы. 

И вы думаете, что Украина не сможет защитить вас в этой войне?

Так а как она защитит, когда она просто ушла? Ничего не сделала. Нет, может быть, что это было хорошо, что просто ушла, что не было войны. Возможно, именно это сохранило наши жизни и полуостров. Но рассчитывать на Украину пока не приходится, к сожалению.

Вы говорили про возможное возвращение Крыма. Как вы думаете, при каких условиях это возможно и каким образом это в принципе могло бы выглядеть?

Есть вещи правильные и неправильные. И мир не мог бы существовать, если бы все долго оставалось неправильно. Порядок должен восстановиться.

В России все плохо. Это в Крыму красиво или в Краснодарском крае, а в глубинке там все очень плохо. А раз так, то мы понимаем, что рано или поздно все должно упорядочиться, исправиться.

И что касается Крыма – я думаю, вернется тот порядок, который устанавливался не одним годом, и к которому мы шли через большие трагедии. Никому не дозволено этот порядок нарушать.

И все-таки, как это могло бы выглядеть? Если пофантазировать?

Должны быть созданы условия – посредством санкций от мирового сообщества, политического давления.

Понятно, что партизанить мы не собираемся, да и не получится. Это не будет кровавая бойня, это будет принуждение России, к тому, чтобы спокойно сдать позиции или же потерять еще больше. Если честно, я думаю, что разобраться с Россией – это дело двух недель. Потому что у России нет той армии, о которой она говорит. Россия блефует. 

Я живу недалеко от трассы, по которой частенько едут колонны военной техники – на полигоны, на учения, на репетиции всякие. И часто вижу такую картинку: одна машина стала, другая, там радиатор задымился, там подняли капот. Они до сих пор катаются с этими солдатскими кухнями как в советской армии, и сзади машина едет с дровами. БТР – те, на которых я ездил еще 40 лет назад, когда служил в армии. И вся остальная техника такая же. 

У соседа большой магазин автозапчастей. К нему заезжают русские и говорят: “Купи у нас резину с Тигра”. Сосед говорит: “Это же боевая машина”. Ну, отвечают, сладкого очень хочется. Вот так вот. Я к тому, что это не та армия, о которой мы думаем.

Есть такой Ремзи Ильясов, который был членом Меджлиса, а потом оказался на той стороне, стал депутатом госсовета и одним из спикеров. И мы знаем, что он прикупил себе дом где-то там в России. И многие люди, которые занимают высокие должности в Крыму, в том числе, крымские татары, покупают себе дом а где-то там в Краснодаре на случай отхода. 

То есть они тоже думают, что когда-то Россия, возможно, уйдет из Крыма, и нужно себя обезопасить на этот случай. Значит, даже у плохого крымского татарина есть понимание, что это когда-то закончится, и не в пользу России. И тем более оно живет в нас. Только уходит все глубже и глубже. Как это было и при Союзе, в принципе. Каждый понимает, что происходящее – не правильно. 

Россию пока не трогают, потому что видимо, она нужна именно такая. Но долго так продолжаться не может. 

Нужна зачем? 

Представим себе, что не будет Кремля, его влияния и поддержки по всей центральной Азии. Режимы начнут падать один за другим. И весь этот центрально-восточный азиатский фронт тоже может начать смотреть в сторону Европы.

Опять-таки, представим себе, пала Россия. Куда денутся миллионы силовиков? Они ж не пойдут в Воронеж. Они избалованы, хотят хорошей жизни. Они поедут в Европу. А Европа наверняка не готова принять такое количество безобразников. Потому что они ж не будут работать, они ж привыкли жить по беспределу. Представьте себе, в тихой уютной Дании в каком-нибудь в городке сидят люди, отдыхают. И тут приходят ребята из России, например, бывшие капитан и майор ФСБ. Они хотят пива, а там нельзя. Хотят курить, а там нельзя. Что они тогда будут делать? Разбивать бутылки о головы официантов. 

Нужно придумать какие-то нормы, как от этого всего защититься, подстраховаться. В общем, наверняка есть что-то рациональное в этом.

Рациональное в том, чтобы пока остается такой порядок вещей? 

Помните, что было, когда распался СССР? Множество людей уехало в Америку, в Европу. И что там творилось? Они там научили людей бодяжить бензин с дизельным топливом. Там правда творилось безобразие, особенно в первые годы. И сейчас будет то же самое, если вдруг с Россией покончат. Поэтому все должно быть постепенно, рационально. Так, чтобы это было безопасно и для Европы. 

Есть еще один момент. Допустим, Крым вернется в состав Украины. Крымчане больше не захотят жить так, как раньше. Крымские татары не согласятся, чтобы от нас на весь Крым был один председатель администрации в Бахчисарае. Захотим, чтобы выполнялись нормы Закона про коренные народы, пусть он и не идеальный. Будем претендовать на большее, на какой-то особый статус внутри Украины, на какие-то преференции. Чтобы было больше крымскотатарских школ, чтобы крымскотатарский язык чтобы было больше глав администраций, а почему не может быть наш начальник СБУ?

В Крыму есть три основные общины, три группы населения – украинцы, русские и крымские татары. Мы можем сейчас кого-то не любить, кем-то пренебрегать, но каждый из должен найти для себя достойное место.

Вы думаете, для русских найдется место в Крыму?

Не может быть, чтобы не нашлось, потому что их в Крыму много. И с этим нужно считаться. У каждой из групп есть свои особенности, с которыми нужно считаться. Украинцы – титульная нация, понятно. Мы коренной народ, тоже понятно. Русских много, и с этой массой нужно что-то решать. В мире есть формулы подходов и решений. Нужно их попытаться приложить и к нашей ситуации. Потому что при неверном подходе будет очередная мина замедленного действия. 

(Вопрос от Евгении Закревской): А как в Крыму сейчас с крымскотатарским языком? 

Когда в Страстбурге обсуждалась резолюция (25 июня ПАСЕ поддержала резолюцию «Нарешуния прав человека против крымских татар в Крыму», – LB.ua), я смотрел трансляцию. И представители России в ПАСЕ настойчиво утверждали, что в Крыму все хорошо, в том числе и с языком. Что в Крыму триязычие и всю документацию пишут на трех языках. На самом деле, это не так.

Никакого делопроизводства на крымскотатарском и на украинском нет. Ни один чиновник в Крыму ни по-крымскотатарски, ни по-украински не говорит. А если заговорит, это будет сарказм. Единственное что – на госучреждениях можно увидеть таблички на трех языках. И больше ничего.

Вообще в Крыму сейчас можно услышать украинский язык?

Очень редко, на уровне экзотики. За это не накажут, ну уже как-то не принято. Если вдруг услышишь на улице – оборачиваешься, так редко это бывает. Приятно, конечно, но очень редко.

А в школах?

В школах точно нет уже. 

От крымскотатарских школ осталось одно название. Там поменяли директоров, подобрали безропотных людей. Таких, для которых день прошел – и ладно. Эти школы превратились в очень нехорошие, периферийные. В такую школу своего ребенка отдавать уже не хочется, потому что знаний он там не получит. В общем, сделали все для того, чтобы отравить атмосферу, чтобы люди комплексовали и получилось так, будто крымско-татарский язык не востребован. 

Я так понимаю, что это отношение распространяется не только на людей, но и на сам полуостров – природу, землю, исторические памятники?

Да. Делают Тавриду – большую новую трассу, и параллельно тянут газовод и водовод. Они примерно с середины Крымского канала идут на Керчь через территорию, где когда-то были древние поселения, где проводились раскопки, где много исторических ценностей. Туда пригоняют археологов и студентов из России, они все это выкапывают и увозят в Москву. То есть, мы теряем историческое наследие. 

Потом россияне проводят так называемые реконструкции и реставрации, а на самом деле – буквально уничтожают исторические памятники. Тот же Ханский дворец в Бахчисарае. Потому что россиян них это не ценно.

Россияне вообще не хотят, чтобы что-то напоминало им о том, что до них тут кто-то жил. И потому такие названия: Новоалексеевка, Новороссийск и так далее. Все новое, будто ничего до них не было. Делают сейчас себе такой Новокрым.

И ладно, уже строят дорогу. Но пусть хотя бы не трогали наши горы. Да, горы в Крыму не такие высокие, но они очень красивые и по-своему уникальные.

Но нет. При строительстве дорог срывают породу с гор. Отгрызают бульдозерами куски, чтобы пустить их на гравий. Кидают туда мощнейшую технику, грызут-грызут, и в конечном итоге нет горы. Меняется рельеф Крыма, меняется роза ветров. 

Но зачем? Как можно такое придумать вообще?

Это как бы Россия. Они вот такие. 

Для них это ничто вообще. Вот, скажем, было у нас 100 карьеров, а стало теперь в разы больше. Они не обращают внимание на то, как это влияет на экосистему. Что высыхают озера, исчезает рыба. Что в этом месте жили люди, и у них есть привязка к этому озеру. Меняется вся культура этого населения, этой местности. 

Крым сейчас действительно обеднел. Да, у людей новые крыши и новые машины. Но при этом очень многое утрачено.

Люди не ложатся по эти бульдозеры?

Нет. Были протесты, но как-то с людьми договорились. Работы продолжаются. 

Есть такие объекты, как Меганом. Это (был) уникальный полуостров, заповедник. И там сейчас строительство целого города-спутника — Судака. Курирует этот проект Медведев. Оградили огромную территорию, Там очень большие деньги. Кто работает на спецтехнике, получает за 2-3 дня больше, чем на других объектах платят за месяц. Мы понимаем, что когда начнется строительство города, будет использован местный материал. Опять пойдут наши горы и леса под уничтожение. Русские покажут картинку, что вот они воздвигли горы. Но цена для Крыма будет очень высокая – потом не восстановишь ни горы, ни экологию. 

И что? Прямо местные садятся в эти экскаваторы и грызут свои горы? 

Ну они знают, что сегодня им в конце дня заплатят, скажем, 10 тыс рублей. И не хотят думать о том, что будет потом. 

А где принимаются решения, на каком уровне?

В России так поставлено, что все решения принимаются только на самом высоком уровне. Все централизованно. 

Проблема питьевой воды наверное тоже обостряется – и из-за увеличения количества жителей Крыма, и из-за нарушений экосистемы? 

Да. Россияне стали делать ставки на артезианские источники. Они пробивают очень глубокие скважины, ставят трубы очень большого диаметра и откачивают воду. Но нужно понимать, что полуостров стоит на кварцевых породах. Образно говоря, он полый. И когда откачивают воду здесь, то уходит вода аж за 100 км в другом месте из озера. И поэтому озера начали исчезать. 

Все это делается без специалистов, без экологов. Работают только взрывники и техника.

И при этом нет никаких международных организаций, ни экологов, ни журналистов – никого, потому что в Крым нельзя заехать. В этих потемках можно делать все, что угодно.

(Вопрос от Евгении Закревской) Как вы считаете, нужно освещать то, что происходит в Крыму? Брать у вас и других людей интервью? Приглашать на мероприятия, в Европу? Или таким образом вы подвергаетесь еще большей опасности?

Думаю, что нужно. Не для того, чтобы проявить героизм, а там трава не расти. Нет, освещать нужно, потому что если вдруг что-то случиться – то мы уже будем в поле зрения. Будет скандал. И сами русские это тоже понимают, и им это не нужно в довесок ко всему. Как-то возвращался в Крым, меня на КПВВ спрашивают, откуда я еду. Я сказал, что был в Страсбурге, в Совете Европы. Посовещались, пропустили. 

С другой стороны, мы должны помнить, что это Россия. Они убили Немцова в центре Москвы, и никакая его публичность его не защитила.

Если говорить в процентном соотношении, скольких крымскотатарских семей коснулись репрессии?

В процентах сложно сказать. Может, до тысячи семей. Мне кажется, что считать смысла нет – потому что когда больно, то больно, даже если бьют только в одну точку. 

Кроме самих репрессий еще есть отдаленные последствия — дети, семьи репрессированных, отсутствие какой-то реабилитации уже тех кто освободили. Ее нет совсем.

С другой стороны, мы знаем, сколько людей на востоке Украины были вынуждены покинуть свои дома. И сколько людей погибли, попали в плен, и до сих пор почти каждый день кто-то погибает. На этом фоне у нас, конечно, все не так плохо.

Вряд ли это стоит сравнивать.

По крайней мере, мы так себя успокаиваем. Что могло быть хуже.

Продвигается ли как-то расследование дела о похищении ваших сына и племянника? 

Нет. Уже давно не продвигается. Был какой-то период, когда они [российское следствие] там что-то сообщали в ответ на наши многочисленные запросы. Все, что мы знаем, это что их вывезли в Россию. Дальше выяснять нет смысла, потому что эта одна система. 

Не только по моим нет никаких подвижек, вообще ни по каким пропавшим без вести. Их около 50, но я допускаю, что может быть и больше, потому что иногда это люди, о которых могло быть вообще ничего не известно. 

***

Семья Абдурешита была депортирована из Крыма в советские времена. Он вспоминает о том, как они вернулись:

— Наша семья вернулась в Крым после депортации 24 февраля 1969 года. Купили дом в селе Сенное Белогорского района. Прописаться не удавалось. В те времена в Крыму практиковались выселения не прописанных крымских татар. В ночь с 16 на 17 июля того же года большая группа милиционеров вместе с подпитыми дружинниками приехали и за нами, но мы были предупреждены хорошими людьми о возможном выселении. Нас спрятала у себя дома соседка Швидко, тетя Оля. Так нам удалось избежать выселения первый раз. После этого случая наша семья перебралась в село Луговое Ленинского района, где мы поселились в доме у наших друзей. Прожили мы там не долго. 17 октября в 2 часа ночи за нами пришли. Милиционеры и Народная дружина, всего около 60 человек…. Нас выслали в Генический район Херсонской области.

Через два дня наша семья вновь вернулась в Крым. Наша мать, взяв с собой меня, моего младшего брата и сестру (отца она попросила остаться, т.к. с мужчинами власти поступали сурово), пошла на прием к начальнику Крымского УВД генералу Захарову, которому рассказала о произошедшем с нами два дня назад. Добавив при этом, что если нас будут выселять еще, то мы также будем возвращаться ещё и ещё… Реакция генерала была сумасшедшая, он заистерил, хватался за телефон, что-то кричал. Мы ушли, а за дверями ещё слышны были крики.

Моя тетя по отцу Урие и дядя Шевкет были осуждены (она в 1946 г он 1948 г), её и его приговорили к смертной казни, к расстрелу. Она якобы сотрудничала с немцами, уже в Узбекистане готовила подрыв металлургического завода в городе Бекабаде. А дядя тоже чем-то не приглянулся Советам. Она и он писали касационные жалобы, после чего расстрелы были заменены на 25 лет заключения.

На них очень сильно отразились произошедшее с ними, и не только на них. Вся наша семья, весь род понимали, на что способно советское государство. Мне не понаслышке известно, что такое страх, подавленность и т. д. Отсюда можно понять, в какой атмосфере живут семьи, у которых были обыски , аресты, приговоры и прочие репрессии, особенно когда все это без всякой вины, просто по надуманным обвинениям. Просто тебя назначают виноватым. Вот такая нехорошая лотерея