Внутренние мигранты. Как живут крымчане при российских порядках

После захвата Крыма Россией многие местные жители решили остаться на родине: кто-то не смог расстаться с домом, другие же не нашли себя на новом месте, для третьих это стало гражданской позицией. Екатерина Сергацкова написала этот текст для украинского журнала НВ для проекта «Крымская редакция». Приводим текст ниже без исправлений.

Лиза Андреева выходит на связь через телеграм из Гагаринского парка в Симферополе. «Вот смотри, — говорит она, — здесь у нас все как всегда». За ее спиной — разлапистые ели, а чуть поодаль виднеется Вечный огонь.

Когда в Крыму проходили протесты против Евромайдана и начиналась аннексия, Лиза ждала ребенка и практически не выходила на улицу. Митинги за Украину шли буквально у нее под домом. Отряды «крымской самообороны» отлавливали и избивали проукраинских активистов, это тоже было где-то рядом. При рождении ее дочь получила два свидетельства — украинское и российское, а желания оставаться в аннексированном Крыму не было. Было страшно. Начались поиски альтернативы.

«Мы стали ездить по разным странам, — рассказывает Лиза. — Были в Испании, Штатах, смотрели, где бы нам пожить и остаться. Но поняли, что ничего лучше Крыма найти не можем: все-таки здесь все знакомое и легкое, есть свои занятия, друзья, семья. И время прошло и стало понятно, что оккупация — это надолго и уже безопасно».

Окончательное решение пришло в 2016 году. В то время Крым уже полностью перешел на российский документооборот и российские законы, а все, кто не мог больше оставаться на полуострове, уехали. Несмотря на международные санкции, Россия стала вкладывать в Крым большие деньги, создавая у крымчан иллюзию, будто никаких проблем аннексия вслед за собой не принесла, в отличие от оккупированных территорий Донбасса, где продолжаются военные действия, а уровень качества жизни скатывается к нулю.

Лиза представляет тот класс людей, которые не поддержали российское вторжение, но остались в Крыму. Она дизайнерка на фрилансе и тренерка по контактной импровизации — привыкла работать на себя, без привязки к офису. До аннексии она тоже была фрилансеркой, и не видела в Крыму каких-либо карьерных перспектив.

«Я и до 2014 года выбирала оставаться в Крыму, а не ездить в Москву или Киев, чтобы работать, — объясняет она. — Но если раньше здесь была хотя бы пара дизайн-студий, то теперь нет ни одной — большая часть айтишного сектора переехала. Профессиональный вакуум только усилился, но все приспособились».

О том же говорит и художница Светлана Гавриленко (на фото, DR). Последние несколько лет она живет в Ялте и проводит частные уроки и мастер-классы по живописи. Во время аннексии она работала фиксером для иностранных журналистов, которые приезжали освещать российское вторжение на полуостров, — и с ужасом наблюдала за тем, как земля уходит из-под ног.

«К лету [2014-го] стало понятно, что все это серьезно и не на 5 минут, — вспоминает она, — и было яркое ощущение, что теперь все это — город, деревья, все, к чему ты привык! — больше не твое. Это было очень болезненное ощущение. Момент перелома в принятии решения произошел, когда я решила не уезжать, но выстроила свои внутренние границы».

Светлана говорит, что для нее ключевым был и остается контроль выезда за пределы Крыма. Она боялась, что будет как с Абхазией или Донбассом, когда внутренние документы не действительны нигде, кроме России, а для того, чтобы выехать за пределы территории, нужно получать разрешение. Ближе к 2016-му художница окончательно поняла, что останется.

«Уехали в основном те, кто и до аннексии сомневался, стоит ли оставаться в Крыму — все-таки это периферия, развиваться сложно, — объясняет она. — А мне в этой периферии комфортно. Ну и если уж решила оставаться, значит, нужно как-то наладить взаимодействие с этим миром. Ты или переезжаешь, или принимаешь условия игры, а если поставишь себя против системы, то проигрываешь только ты сам — системе все равно».

Крымский татарин Рефат (он попросил не называть своей фамилии ради личной безопасности) активно выступал против российского вторжения, помогал украинским военным, когда те были заблокированы в воинских частях, и передавал информацию о том, что происходило на полуострове, украинским журналистам. Он подрабатывал водителем и торговал запчастями. Примерно к концу 2014 года он утверждал, что никогда не примет российское гражданство и не будет играть по российским правилам, но в 2015-м получил паспорт России, перерегистрировал автомобиль и стал индивидуальным предпринимателем в российской системе.

«Нам и так слишком сложно жить в Крыму под оккупацией, а эти формальности [российская власть] сделала, чтобы нас отсюда выжить, — говорит Рефат. — Рано или поздно ты понимаешь, что нужно приспособиться, чтобы остаться в живых».

За первые годы оккупации в Крыму завели сотни уголовных дел на граждан, так или иначе выступавших против России. Сначала посадили в тюрьму кинорежиссера Олега Сенцова и его «группу» за то, что те якобы планировали теракты на полуострове. Затем, в течение 2014 и 2015 годов активно взялись сажать крымских татар. Формально — за принадлежность к религиозному течению «Хизб ут-Тахрир», а в реальности за то, что крымские татары во время аннексии активно выступали против России и саботировали референдум 16 марта. Многие из них до сих пор в тюрьмах, а посадки продолжаются.

В конце 2015 года россияне арестовали фермера Владимира Балуха просто за то, что тот вывесил над своим домом украинский флаг и писал о своей проукраинской позиции в социальных сетях. Таких историй было много, и фактически до 2016-го россияне зачистили Крым от «враждебных элементов» — тех граждан, которые создавали собой негативный фон и портили картинку благополучия от «присоединения». Остальные проукраинские крымчане наблюдали за этим с беспокойством, но понимали, что повлиять на ситуацию не могут. Теперь привыкли.

«Много наших друзей уехало и круг общения сузился, — говорит Лиза Андреева. — Сначала было ощущение пустоты, и только в последнее время все налаживается — начали приезжать новые люди. Бывает, что ребята, которые выехали после аннексии, приезжают в Крым, который давно не видели, и говорят: ого, и здесь жизнь продолжается! Многие из них были заморожены в тех ощущениях от самого военного времени, от политически и эмоционально непростого состояния, и ожидали здесь увидеть разруху. Но ее нет, люди своей жизнью живут, дороги ремонтируются, а также российских флагов на улицах нет…»

Светлана Гавриленко говорит, что за годы, прожитые в условиях аннексии, в обществе сформировалась своя «крымская этика».

«Среди моих друзей есть „ватники“, и мы нормально уживаемся, — говорит она. — У нас могут быть разные политические взгляды, но базовые ценности одни и те же. Мы здесь живем и хотим жить нормально — этого достаточно, чтобы принимать друг друга».

И Лиза, и Светлана, и Рефат говорят, что чем дальше, тем меньше они понимают и знают, что происходит за пределами Крыма, а на материковой части Украины все более искажено видят то, что происходит в Крыму. Крымчан это, кажется, мало волнует, а тем временем Крым все отчетливее принимает очертания острова.