Как Россия уничтожает национальную идентичность крымчан

Впервые статья вышла в журнале НВ, авторы Алим Алиев и Рустем Халилов, фото АР

С 2014 года четко выраженная национальная идентичность крымских татар и украинцев воспринимается российским чиновничеством как одна из главных угроз безопасности России на полуострове. Российские власти целенаправленно уничтожают материальное и нематериальное культурное наследие, «не вписывающееся» в современную идеологию Кремля.

Однажды крымчанин Владимир Балух получил ногой в пах. Дело было в конце 70-х. Ученик второго класса Вова Балух ездил из своего села Серебрянка в районный центр — учиться игре на аккордеоне. По дороге в музыкальную школу к нему прицепились местные — двое мальчишек постарше него, Владимир уже и не помнит, с какой стати. Вова ответил им по-украински. В ответ один из мальчишек толкнул его в чувствительное место, а когда Вова упал на землю, ему добавили еще несколько ударов ногой.

— Поэтому я с детства воспринимал пренебрежение к украинскому языку как вызов себе, — говорит Владимир Балух.

Пройдут годы, и за публичную демонстрацию своей украинской идентичности Владимир Балух получит больше, чем несколько ударов ботинками. В августе 2017 года суд в оккупированном Россией Крыму приговорит Балуха к трем годам и семи месяцам колонии общего режима. Формально — за патроны, подброшенные и якобы найденные на чердаке дома его бывшей жены. Но, по сути, — за то, что еще зимой 2013 года вывесил над своим домом флаг Украины, а позже прикрепил на дом табличку — «Улица Героев Небесной Сотни».

Российский правозащитный центр Мемориал признал Владимира Балуха политзаключенным. О его политическом преследовании говорилось в резолюции ООН о правах человека в Крыму. А в сентябре 2019-го Балух наконец вышел на свободу благодаря взаимному освобождению Украины и России удерживаемых лиц. Но в родную Серебрянку путь ему пока закрыт…

— Родители переехали в Крым еще в хрущевскую волну, когда люди вербовались осваивать крымские земли, — вспоминает Балух. — Заселять Крым людьми советской власти понадобилось после того, как полуостров опустел из-за депортации крымских татар. Тогда каждый вечер в деревне можно было услышать украинскую песню, и в быту много разговаривали по-украински…

Однако с годами на смену украинскому языку начала приходить русский. Балух объясняет это тремя факторами. Первый — использование русского языка в государственных учреждениях Крыма, в больницах, магазинах. Второй — невозможность построить карьеру, позиционируя себя украинцем. «Даже получить должность какого-то бригадира в селе было невозможно», — утверждает Балух. Ну и третий фактор — телевизор, который оставался главным развлечением для советских людей, а он бубнил в основном по-русски.

С 2014 года четко выраженная национальная идентичность крымских татар и украинцев воспринималась русским чиновничеством как одна из главных угроз безопасности России на полуострове, поэтому российские власти целенаправленно уничтожают материальное и нематериальное культурное наследие, которое «не вписывается» в современную идеологию Кремля. Один из ярких примеров — судьба Ханского дворца в Бахчисарае. Над этим важнейшим объектом материального наследия крымскотатарской культуры сегодня искусственно измываютмя под видом реставрации…

Такая же судьба ждет и музей-заповедник Херсонес Таврический, расположенный в Севастополе. Он внесен в список мирового культурного наследия ЮНЕСКО, но это не мешает местным властям проводить на его территории масштабное строительство и незаконные, ненаучные археологические раскопки, которые вызывают разрушительное воздействие на объект. Такие раскопки осуществляются и в других уголках полуострова. Заодно из Крыма незаконно вывозятся все находки и ценности, составляющие украинское культурное наследие: от предметов быта древних крымских народов до картин Айвазовского.

Более того, Россия манипулирует историческими нарративами, присваивая себе Херсонес, который называет колыбелью русского православия, ибо это место крещения киевского князя Владимира, который крестился, когда Москвы еще и не существовало. В то же время россияне осуществляют рейдерство помещений Украинской Православной Церкви, которая сегодня является одной из опор в сохранении украинской идентичности на полуострове.

Митрополит Симферопольский и Крымский Климент, который уже не один год вместе с украинской общиной противостоит колоссальному давлению со стороны оккупационных властей, заявляет, что цель преследования украинской церкви — полная ассимиляция украинцев, которую можно трактовать как проявление геноцида. «Им [властям] нужны контролируемые русскоязычные украинцы, которые будут ходить в русскоязычные церкви, получать образование на русском языке и разговаривать исключительно по-русски. И все признаки, подчеркивающие украинскую идентичность — и наша Православная Церковь Украины, осуществляющая все богослужения на государственном украинском языке, и молебны за ВСУ, за украинское государство, за украинский народ — их [оккупантов] раздражают», — констатирует митрополит Климент.

Религиозную идентичность, которая всегда играла важную роль для крымских татар, российские власти пытаются использовать против них самих, создавая искусственный образ мусульман-экстремистов и террористов. Именно по этим статьям уголовного кодекса Россией выдвигаются фальсифицированные обвинения многим политзаключенным — крымским татарам. Крымские татары — мусульмане-сунниты, и религия всегда играла важную роль в формировании их идентичности. «Королевство кривых зеркал», которое строит Россия на полуострове, противоречит исламской традиции крымских татар. Еще в конце XIX в. известный культурный и общественно-политический деятель Исмаил Гаспринский пропагандировал идею модернизации традиционной исламской культуры через синтез мусульманского вероучения и достижений современной науки и техники. А ненасильственное сопротивление как в советские годы, так и сейчас является фундаментальным элементом борьбы за свою землю.

Изменение идентичности жителей полуострова происходит также в процессе милитаризации сознания школьников. Детей заставляют носить военную форму, в школах преподают «завоевательную» историю. Кроме того, создается коллективный симулякр «крымский народ» — по аналогии с советским, — который вписывают в российскую парадигму, отрицая национальные особенности.

Рори Финнин, профессор Кембриджского университета, известный украиновед, специализирующийся на теме идентичности, напоминает, что проект «советского человека» основывался на предпосылке, что нерусские национальные идентичности, как писал Сталин, «исчерпали себя до конца».

— Подобным образом проект «крымский народ» фактически призывает людей в оккупированном Крыму избавиться, например, от своей крымскотатарской или украинской идентичности, отказаться от своего родного языка и живой культуры. Это деструктивная вещь. Единственный способ бороться с ней — это продолжать развивать современную, разнообразную, энергичную, молодую, открытую и свободную культуру этих народов, — подчеркивает Финнин.

Сам Рори досконально выучил украинский язык, а потом взялся за крымскотатарский. Сейчас оба языка практически исчезают из публичной сферы использования на полуострове. Так, в Крыму не осталось ни одной украинской школы.

Язык — вот о чем прежде всего говорит крымчанка Айше (имя изменено по ее просьбе из соображений безопасности). Когда речь идет о маркерах крымскотатарской идентичности, то, конечно, среди них и язык, и культура, и традиции, и крымская земля, на которой они зародились. Но крымскотатарский язык сегодня оказался перед наибольшей угрозой. Причины для изучения родного языка обусловлены патриотическими мотивами, самосознанием крымских татар, но не практической пользой.

Крымскотатарский язык занесен ЮНЕСКО в перечень языков, которые исчезают. Поэтому крымские татары видят его сохранение одной из насущных задач. Только 3% всех школьников в Крыму сегодня учатся на крымскотатарском языке. Чтобы предотвратить его исчезновение, родители прибегают к частным инициативам для изучения языка, а также говорят с детьми на родном языке дома.

Дочь Айше — ученица четвертого класса с крымскотатарским языком обучения. С годами матери все сложнее помогать девочке с домашними заданиями: появляются термины, перевод которых с крымскотатарского Айше, которая все школьные предметы изучала на русском, просто не знает. Но через шесть лет все изменится. Когда дочь Айше пойдет в десятый класс, учиться ей придется на русском — таковы особенности российского законодательства. И уже не матери, а дочери придется обращаться к словарю за переводом на русский терминов, которые до этого она знала только на крымскотатарском. Именно сложностями, с которыми столкнется ребенок, некоторые родители из числа крымских татар и объясняют Айше свое нежелание отдавать школьников в крымскотатарские классы.

— В России не принимаются законы о функционировании крымскотатарского государственного языка. Поэтому у нас нет возможности полноценно использовать родной язык в Крыму. Ведь одно дело — выступать в суде на родном языке, и другое — если судопроизводство будет осуществляться полностью на крымскотатарском. И это касается всего, — говорит Айше.

Кто-то может сказать, что ее ребенку еще повезло. Нередко крымские татары сталкиваются с нежеланием школьной администрации вообще организовывать крымскотатарские классы.

— Это все ограничивается штатным расписанием, бюджетом школы. Администрация должна найти преподавателя, приобрести учебники на крымскотатарском, методические рекомендации и тому подобное. Класс должен наглядно демонстрировать, что это национальный класс. Это все требует затрат. А мы знаем, что администрации школ наоборот пытаются эти расходы уменьшить, — объясняет это сама Айше. Однако признает: иногда свою роль играет и человеческий фактор, когда нелюбовь руководства учебных заведений к крымским татарам становится главным препятствием для создания национальных классов.

Она вспоминает о случаях, когда нередко крымским татарам, которые при поступлении ребенка в школу должны написать заявление о выборе языка обучения, дают уже заполненный документ. И родным языком в нем указано русский.

Жизнь в состоянии перманентной опасности на полуострове порождает важность подчеркивания своей национальности с помощью политических и культурных символов — таких как демонстрация флага, исполнение гимна, народных песен и танцев, празднование важных исторических дат и юбилеев. Идентичности крымских татар и украинцев все больше становятся вещью в себе, а держатся они на энтузиазме активных представителей этих народов.

Рори Финнин добавляет, что, по мнению российских чиновников, другие национальные идентичности, «близкие» географически или благодаря историческим отношениям, на тяготеюшие к российскому проекту идентичности, подрывают восприятие «величия России». Очевидно, что это пугает Путина и его систему, и этот страх является одной из причин репрессий против крымских татар и украинцев на полуострове.

В подтверждение этих слов Айше вспоминает о знакомых крымских татарах из Краснодарского края соседней России.

— У них остались только крымскотатарские имена, а общаться на родном языке они уже не могут, — говорит она. — Я боюсь, как бы и нас однажды не постигла подобная участь. Чтобы не случилось так, что останутся только наши биографические данные о том, что мы крымские татары, и на этом все.

Но Айше верит, что ее будущие внуки продолжат общаться на крымскотатарском языке, как это принято в ее семье, — во всяком случае, она приложит к этому максимум усилий.

Этих же усилий в своих стратегиях должно приложить и украинское государство, ведь культура и образование формируют мировоззренческую основу и отвечают на вопрос «кто я?» для поколений крымчан, родившихся и формирующихся во время временной оккупации, и их мы не имеем права потерять.